Молодой Александр

Это была не самая блестящая из его речей: ограничения, наложенные традицией, сильно повлияли на выбор слов. Он завершил панегирик просто и резко, как было принято: «И теперь… излив свое горе и выполнив свою часть труда, как того требуют закон и обычай, расходитесь по домам»[629]. Демосфен считал, что душа греческой свободы умерла вместе с павшими на поле боя, с их потерей «все былое сияние греков погрузилось во мрак и глубокую тьму»[630]. Исполнив свой долг, он вышел из центра всеобщего внимания, продолжая предлагать декреты, но уже не от собственного имени[631]. Будущее города было поручено другим. Все взгляды теперь были прикованы к Филиппу. Он контролировал Грецию. Вопрос был в том, что он собирался с ней делать?

Глава 7. Примирение

Эпиграфический музей в Афинах содержит более 14 тысяч надписей – головокружительное множество указов, законов, договоров, подтверждений привилегий и финансовых разоблачений, – непреходящее свидетельство любви греков к бюрократии, архив, высеченный в камне. Стелы разного размера и полноты с надписями обрамляют главные залы музея, на каждой нанесены краской номера, а на прочных полках выше размещены фрагменты разбитых блоков. EM 7146 и 7182 имеют особое отношение к событиям, последовавшим за победой Филиппа при Херонее, и являются двумя частями одной и той же стелы, некогда установленной на афинском Акрополе. Надпись в плохом состоянии, нужны стремянка и сильный луч направленного света, чтобы разобрать истершиеся следы резца древнего каменщика. Точная реконструкция текста оказалась сложной задачей, но считается, что первый фрагмент гласит:

Клятва. Клянусь Зевсом, Землей, Солнцем, Посейдоном, Афиной, Аресом, всеми богами и богинями: я буду соблюдать мир (?), и я не нарушу договора с Филиппом (?) и не подниму оружия во вред против кого-либо из тех, кто соблюдает клятвы (?), ни на суше, ни на море, и я не нападу ни на один город, ни сторожевой пост, ни гавань любого из тех, кто участвует в мире, действуя каким-либо приемом или хитростью, и я не ниспровергну царство Филиппа или его потомков, не нарушу свода законов, принятых в каждом государстве, которое приносило клятву о мире, и сам я не буду делать ничего против этих соглашений, и я не позволю это никому другому, насколько это возможно. Если кто-либо совершит какое-либо нарушение договора, касающегося соглашений, я приду на помощь тем, кого обижают (?), и я буду воевать с тем, кто нарушает общий мир (?), как было решено на общем совете (синедрионе), созванном гегемоном, и я не отвергну…[632]

Надпись обрывается на полуслове, но сохранившийся текст, который едва можно прочитать, фиксирует основополагающий момент в древней истории, кульминацию того, как видел Филипп будущее Греции, – сегодня эту структуру называют Коринфским союзом.

Основа для этого соглашения была заложена в течение нескольких недель и месяцев после битвы при Херонее. Разобравшись с Фивами и Афинами, Филипп обратил взор на другие региональные державы. Оставшиеся антимакедонские города-государства сдались ему, едва он двинулся на юг, в индивидуальном порядке заключая договоры с новым повелителем Греции[633]. Следом произошла естественная реорганизация местных органов власти, и промакедонские фракции вышли на передний план. Гарнизоны, подобные тому, что был размещен в Фивах, также были последовательно оставлены в нескольких ключевых местах: в Амбракии на западе Греции, в Коринфе и, вероятно, эвбейской Халкиде[634]. Лакедемоняне во главе со Спартой не присоединились к греческому союзу и не вышли на поле боя в Херонее. Они уже давно были сокрушены Фивами, но с поражением их извечного врага многие пелопоннесцы начали опасаться возвращения владычества Спарты. Некоторые видели спасение от этого в Филиппе и теперь просили его войти в их земли, принимая царя как своего нового защитника[635].