Молодой Бояркин

подумал, что Дуня от того же пласта понятных сельских людей, что и он сам. Просто она со

своей необъяснимой красотой какой-то своеобразный, наиболее тонкий и высокий росток.

* * *

Дуня в этот день стояла в почетном карауле. Накануне вечером она засиделась над

учебниками и, уже умываясь перед сном, подумала, что хорошо было бы сейчас пошептаться

о чем-нибудь с Николаем, но тихо, тихо, чтобы голоса не вспугивали ночную тишину. Между

ними был договор видеться через день, но, наверное, он и сегодня подходил к ее дому.

Дуня любила такие спокойные вечера, когда в тишине можно было поговорить с

собой, вспомнить о чем-нибудь приятном и даже поплакать. Обычно в такое время все ее

горести и печали проступали из внутренней неразберихи отчетливей, и с ними было легче

разобраться. Но теперь ей часто хотелось разделить такие вечера с Николаем, потому что он

не помешал бы ни горести, ни слезам.

Разбирая постель, Дуня на малой громкости включила транзисторный приемник. Шла

передача, посвященная завтрашнему празднику. Звучала "Темная ночь". Дуня устало и

медленно села на мягкую постель в своей маленькой комнатке со спокойным светом

настольной лампы и, пожалуй, впервые почувствовала, как песня с ее словами, мотивом,

грустным, задумчивым голосом певца словно растворяется в ней. Песня стала близкой и

понятной. В глазах помутнело от выступивших слез, и в горле появилось что-то мешающее

дышать. "Темная ночь разделяет, любимая, нас, и тревожная черная степь пролегла между

нами…" Дуня ясно увидела подсказанное книгами, фильмами, рассказами отца. Вот окоп, в

котором осенней ночью сидя спят бойцы в касках. Худые, измученные лица освещаются

белыми вспышками ракет. Над головами изредка посвистывают пули. Но они дремлют,

бедные солдатики, привыкшие даже к тому, что смерть всегда рядом. И лишь один, совсем

молоденький, солдат смотрит на звезды. Он вспоминает жену, маленькую дочку, А впереди

еще не дни, а годы войны. И солдат думает, что, может быть, он и не вернется. Дуня

вообразила это настолько реально, словно не когда-то в прошлом, а именно теперь где-то в

своем окопе сидит этот солдат, из-за бессонницы одинокий и среди своих товарищей, и на

всей Земле.

Потом с этим же настроением Дуня послушала еще несколько песен, вдруг начиная

понимать войну конкретнее, по-своему, изнутри.

Ночью Дуня приснилась себе маленькой девочкой. Будто сидит она за огородами на

жердочках и видит, что над самой землей скользит облако, похожее на слоненка. Слоненок

прозрачный и плывет, не шевеля ногами. А следом за ним поплыл еще один, уже побольше,

потом еще больше, и еще. Они уплывают вереницей, а последний, уже совсем огромный, но

удаляется он так же легко. "Смотрите, какие слоны!" – кричит Дуня, и от ее крика слоны

начинают терять свою форму. У последнего большого слона дольше всего различается голова

с хоботом, но и она медленно расплывается.

Дуню окружают какие-то дети, которых она воспитывала (тут она уже стала

взрослой), которые почему-то сами не видели слонов, а показать им было уже нечего.

Она проснулась и несколько минут лежала, наслаждаясь виденным, пытаясь его

разгадать. В большой комнате разговаривали родители. Дуня вспомнила, что еще сквозь сон

слышала, как отец сказал огорченно:

– Ну, зачем ты это говоришь, Наташа. Нельзя об этом говорить просто так. Я ведь и

сам это знаю.

Отец сердился, когда мать говорила что-нибудь нежное, а тем более о любви. Он

считал, что нельзя этого говорить в будни и говорить словами. Словами можно сказать только

в самый трудный момент, в беду, чтобы это помогло. Но умиляться этим просто так – нельзя.

Сегодня мать, видимо, не сдержалась, и что-то шепнула ему. Дуне стало совсем весело – ведь

уже совсем старенькие они, а ссорятся из-за чего! И тут Дуня еще больше удивилась сну,

промелькнувшему в долю секунды, когда она уже услышала отцовское ворчание. Этот сон

стал просто как бы красивой иллюстрацией его истины – понятно, почему пропали ее слоны,

– их убили слова.

Одевшись, Дуня вышла в зал. Родители были уже в спальне, откуда слышалось

позванивание медалей. Мать, особенно заботливая сегодня, с гордой ноткой в голосе жалела,

что отцу из-за холодного ветра придется все награды скрыть под пальто. Дуня проверила

перед зеркалом выражение лица для почетного дежурства у обелиска. Руки она держала

перед грудью, сжимая воображаемый автомат, который ей потом дадут из класса военной

подготовки. Отец вышел с электробритвой в руке, а мать, следом за ним вынесла и повесила

на спинку стула пиджак с медалями.

– Папа, как нужно держать автомат? – спросила Дуня, смутившись тем, что ее застали

у зеркала.

В школе им все объяснили, но Дуне хотелось уточнить у отца. Ни у кого из ее

сверстников не было отцов – ветеранов войны. Она была очень поздним ребенком. Мать

забеременела, когда, казалось бы, вышли уже все сроки. Мать даже стыдилась этого. И врачи,

и все знакомые не советовали ей рожать. Запротестовал только отец. У них было уже три

сына, и, вспомнив давно забывшуюся мечту о дочке, он сразу же сказал; "Ну, мать, должна же