Молодой Бояркин

– сами вы во всем виноваты. Тут уж нечего приседать от возмущения. Других хоть женят, а

вы сами женились – вы же самостоятельный. Вы в соответствии со своими благородными

идеалами спасали несчастную, страдающую девочку. Это, во-первых. Во-вторых, вы мечтали

горы своротить, а для этого кто-то должен был устраивать ваш быт. А под рукой вам для

нравственного спокойствия требовалось иметь женщину вполне законную в вашем

представлении. Все это и вдохновило вас сфабриковать подходящую теорию. Жалкий вы

идеалист, школьник, пионер – всем ребятам пример! Да и все-то мы, дураки, пищим, да лезем

в этот так называемый брак. В нашем представлении все человеческие отношения сводятся, в

конце концов, к семье. В соответствии с этим мы иногда всех неженатых да незамужних так

затравливаем пропагандой о семейном счастье, с которым сами иногда незнакомы, так

жалеем их, что они начинают считать себя, по меньшей мере, неполноценными. А я так

вообще придумал семью с несколькими супругами – пусть что угодно, но лишь бы

называлось семьей. В будущем же, при условии, обещаемом некоторыми фантастами, что

детей будут сразу же отдавать в специальные учреждения специально обученным педагогам,

браки исчезнут совсем или они примут чисто символический смысл – чтобы колечко

поносить. Главное, что получит тогда человек, – это свое отдельное жилище – личную среду

обитания. Каждый человек получит возможность по-настоящему быть самим собой, жить

вдумчивей, духовно богаче и полней, потому что получит возможность осуществить свою

потребность быть только с тем, кто ему необходим".

Николай дочитал длинное Анюткино письмо. Она рассказала новости, дошедшие в

Ковыльное из Елкино. Николая огорчило известие, что Игорек Крышин, вернувшийся домой

один, без жены, сильно запил. Игорьку сейчас нужна была поддержка. "Вот еще одна

неправильность жизни, – подумал Николай. – Они, два необходимых друг другу человека,

друзья, живут в разных местах. И сколько набирается этих неправильностей! "

По дороге с автобусной остановки Бояркин случайно встретился с Дуней.

– Придешь? – спросил он на ходу, пытаясь за это мгновение впитать ее глазами.

– Приду, – ответила она.

Со стороны могло показаться, что они просто поздоровались.

На этот раз Дуня пришла к стогу первой.

– Ну, как? Что? – сразу же с тревогой и нетерпением спросила она.

Николай опустился на сено и стал бестолково рассказывать то о том, что перенес сам,

то о написанном сестрой, то принимался сбивчиво размышлять, строить разные догадки. Он

хорошо видел несвязность своего рассказа, но справиться с собой не мог. Дуня с удивлением

заметила, что он сильно раскис. Она смотрела на все уже как бы со стороны, и Бояркина ей

было просто жаль. Николай, еще сегодня утром видевший блестящие слезами Наденькины

глаза и спокойного, порозовевшего во сне Коляшку, тоже смотрел на Дуню несколько

отчужденно и равнодушно. Обсудив главное, они замолчали. Даже в первый вечер, еще

ничего не зная друг о друге, они были более близкими, чем сейчас. И расстались они без

волнения.

* * *

С Романом Батуриным Николая стала связывать странная, отягощающая, но в то же

время и по-особому легкая дружба. Роман все-таки получил от жены письмо с обещанием

приехать и посмотреть, как он устроился. Жена обещала, но срок не назвала. Батурин весь

изождался и после работы не мог провести в одиночестве минуты. Отношения сложились

так, что и после работы Бояркин оставался как бы его подручным, чувствуя странную

обязанность и в обед, и после работы всюду, как на веревочке, следовать за ним. Вообще,

после поездки в город, сам, не замечая того, Бояркин стал склонен к тому, чтобы в каждом

шаге подчиниться кому-нибудь более опытному и как можно меньше думать. А с Батуриным

было просто. Иногда в обед они шли не в столовую, а в общежитие и варили суп. Все это

делалось без каких-либо претензий, взаимных недовольств и даже без всяких слов, что им и

нравилось.

После работы, убедившись в том, что жена не приехала с вечерним автобусом, Роман с

расстройства покупал бутылку не выводящегося из магазина яблочного вина, и они, весь

вечер, попивая его, играли в дурака и не ходили даже в кино. Раньше Бояркин терпеть не мог

такого досуга, особенно карт, но, оказывается, не терпел из рационалистических

соображений, от мысли, что карты – это "нехорошо". Но эта немудреная игра была хороша

тем, что отвлекала от всего мира. Роман играл азартно – с криком, с руганью и если

проигрывал, то злился всерьез. Так же научился играть и Бояркин. Время пролетало

незаметно. Потом был сон. А утром работа. Главное – ни о чем не думать.

В субботу они освободились от работы чуть раньше, и Батурин, разозлившись, что

жена снова не приехала, купил две бутылки водки. С водки они стали пьянеть быстро, игра

пошла вяло, и Роман принялся рассказывать о себе. Женат он был второй раз. У первой жены

остался мальчик, вторую жену он тоже взял с мальчиком. Все они жили в одной

двухкомнатной квартире, только в разных изолированных комнатах. Жены, встречаясь на

кухне, неожиданно сдружились, пацаны стали играть вместе, и оба называли Романа папой.