Молодой Бояркин

этот мостик будет постоянным? Ведь не будет же все всегда так продолжаться. "Для

настоящего счастья нужно все настоящее, – думал Николай. – Оно не терпит заменителей. А

уж жалостью-то любовь никогда не заменишь. Теперь я это знаю точно".

ГЛАВА ПЯТЬДЕСЯТ ПЕРВАЯ

Проснувшись утром, Бояркин остался лежать с закрытыми глазами. Наденька

осторожно поднялась, оделась и вышла, захватив полотенце. Николай так же тихо, чтобы не

разбудить сынишку, начал одеваться. Он слышал, что жена побывала в туалете, потом

умылась и загремела на кухне. Он подхватил свой рюкзак, который не пришлось даже

развязать, и постоял немного у кроватки Коляшки. Выйдя в коридор, он почувствовал

вкусный запах кофе и гренок. Наденька готовила образцовый завтрак. Николай заглянул на

кухню, чтобы его уход не столь явно походил на бегство. Наденька, переворачивая кусочки

хлеба на сковородке, увидела рюкзак и жалостливо скривила рот, заблестела глазами.

Бояркину теперь стало совсем невмоготу от этой ее старательной, но ненужной заботы о нем.

– Пока, – сказал он и быстро вышел.

Сбегая по лестнице мимо почтовых ящиков, Николай увидел в своем ящике уголок

письма. Видимо, почту принесли вчера после его приезда. Письмо, подписанное почерком

Анютки, было из Ковыльного. Оно показалось слишком толстым, и Бояркин сунул его в

карман. Лишь придя в более или менее нормальное состояние, уже в мягком автобусном

кресле, когда по обеим сторонам дороги потянулись ряды тополей, Бояркин вспомнил о

письме.

"Здравствуй, братец!

Хорошо, если бы ты получил это письмо до приезда твоей жены. Она вот-вот уедет от

нас. Я, честно сказать, толком и не знаю, стоит ли писать тебе обо всем этом, но, во всяком

случае, отношения между нами честные и не терпят умалчивания. Разреши, пожалуйста, мое

недоумение, которое состоит вот в чем – как ты, мой старший, умный брат, мог выбрать себе

такую жену? Кстати, все у нас тут до того тактичные, что на многое как бы не обращают

внимания, но я молчать не хочу. Сначала я относилась к ней без предубеждения. У меня

даже, наоборот, было предубеждение в добрую сторону. Она почти моя ровесница, а уже

мать, жена моего брата и все такое. Но потом отношение к ней пришлось изменить. Вот тебе

два факта – рассуди сам. В День Победы к нам на своем мотоцикле приехал дядя Миша. К

вечеру они с папой сильно напились. Мама сказала, чтобы я постелила дяде Мише на диване.

И тут твоя Наденька высказалась "Этому пьянчужке, – говорит она, – да еще на диване

стелить? Он и у порога проспится". Мы даже рты пооткрывали. Дядя Миша говорит: "Я-то,

может быть, и пьянчужка, а вот ты-то кто? Я ведь тебя насквозь вижу и все про тебя знаю.

Знаю даже то, чего твой Колька не знает". И тут Наденька начала ругаться матом и

выталкивать его в дверь. Я не знаю, может быть, ты этому не поверишь – вряд ли у вас с ней

всегда так, но я не вру. Не стесняясь никого, она стала выкрикивать такое, чего и от мужиков

не услышишь. Мама потом плакала и говорила, что Кольку жалко. Я еще тогда хотела

пожаловаться тебе, но, думаю, посмотрю, что дальше будет. А дядя Миша утром

посмеивается. "Ловко, – говорит, – я ее на мушку взял. Сразу на чистую воду вывел". Уж не

знаю, на какую он там ее воду вывел, но вот тебе второй факт. На другой день, как только она

приехала, пришла к нам тетя Лена, дяди Мишина жена. Они познакомились, тетя Лена и

говорит: "Чего это ты сразу второго ребенка рожать собралась? Отдохнула бы немного.

Приходи завтра утром – я живу около самой больницы и отведу тебя к врачу". Наденька твоя

согласилась, а утром ходит, как ни в чем не бывало. Вечером тетя Лена зашла, а Наденька

говорит: "Утром что-то приболела". Назначили на другой день. Наденька и в тот день не

пошла. И вот собирались они так четыре раза. Я прямо вся перезлилась – ну, не хочет – не

надо, но так и сказала бы прямо, что не хочет. О других мелочах я уж молчу. Ты, наверное, и

сам знаешь ее привычку обманывать на каждом шагу просто так, без надобности. Это для

меня даже какое-то открытие. Я считала, что для обмана надо кик-то поднатужиться,

переступить через себя…"

Бояркин прервал чтение – дорога все равно была долгой. Рассказу Анютки Николай

поверил без сомнений – это мать попыталась бы что-нибудь смягчить, но сестренка пока еще

никаких полутонов в правде не признавала. Да, в общем-то, все описанное вполне подходило

Наденьке. Эти "факты" уже особенно и не удивили. Сестре можно было всего этого и не

описывать, это было лишнее письмо, но, наверное, она пыталась спасти его, открыть глаза на

правду. "Она со всех сторон обложила меня ложью, – спокойно подумал Бояркин о Наденьке.

– Вся наша жизнь с ней – ложь… Но что же тогда Коляшка? Тоже ложь? Ошибка? Если уж

даже роды, материнство – такие естественные переживания, не освободили Наденьку ото

лжи и хитрости и не добавили ума, то все, конечно же, бесполезно".

Бояркин слишком долго смотрел в окно, где за строем тополей бежало ослепительное

солнце, и в глазах зарябило. Николай отвернулся и задремал. "Как же в вашей жизни

произошел такой перекос, уважаемый товарищ Бояркин? – очнувшись, подумал он. – Да как