Встретив Киру на теннисном корте, Дзюба решил, что этого его шанс, наконец, поставить выскочку на место. В этой игре он был более, чем хорош, и не сомневался в своем успехе. Но она и здесь обошла его. Даже в те редкие дни, когда ему удавалось обыграть ее, она поздравляла его с таким достоинством и великодушием, покровительственно похлопывая по плечу, что и победа становилась уже не в радость. Это бесконечное соревнование с ней, стремление одолеть ее на любом поле боя, заставить признать свое лидерство превратилось для него в навязчивую идею, постепенно перерастая в желание обладать ею, как женщиной. Артём сам не заметил, как каждый теннисный матч превращался для него в эротическое приключение, наполненное ее утробными стонами при подаче и блеском сияющей от пота светлой кожи. К концу третьего сета он думал уже не о счете, а лишь о том, как завалить ее прямо здесь и сейчас, задрать, а лучше разорвать на ней эту коротенькую юбочку, стереть с ее лица эту снисходительную улыбку, полностью подчинить себе, заставить кричать от невыносимого наслаждения и молить, чтобы он не останавливался.
Завоевать женщину никогда не было для Артёма Дзюбы сложной задачей. Высокий, в меру симпатичный, обаятельный и с хорошим чувством юмора, да к тому же еще и спортсмен, он с юности пользовался успехом у противоположного пола. Девчонки сами готовы были прыгать к нему в постель по первому зову, но мужчине всегда было интереснее добиваться цели самому. И чем сложнее и недосягаемее была добыча, тем интереснее виделась охота.
Дзюба умел красиво ухаживать, знал на каких струнах женской души можно сыграть, чтобы получить желаемое, мастерски играл на контрастах и всегда добивался своего. Осторожно и медленно, шаг за шагом следуя проверенному годами плану, он применил к Громовой весь имеющийся у него арсенал обольщения, не замечая, как сам все глубже увязает в расставленных им же сетях. Чем ближе они становились, чем лучше он узнавал ее, тем сильнее привязывался. Он больше не видел в ней ни одного недостатка, замечая в каждом ее движении лишь красоту и силу, беззастенчиво любуясь ею при каждой встрече и радуясь малейшему знаку внимания с ее стороны. Артём восхищался тем, как Кира решает рабочие вопросы, мог часами наблюдать, как она ведет переговоры, администрирует съемки, раздает указания подчиненным, как она смеется, как закусывает губу, когда что-то идет не по плану, как хмурится, когда кто-то допускает ошибку, как улыбается, когда все получается так, как она задумала.
На Громову же, наоборот, не действовало ровным счетом ничего. На ней словно был оберег, защищающий от любого внешнего посягательства, надежно охраняющий закрытый от всех внутренний мир, слабо просвечивающий сквозь всегда слегка отстраненный, будто обращенный внутрь себя, взгляд. Она была рядом и одновременно где-то далеко, легко и без видимых усилий удерживая его на расстоянии от себя.
Дзюба понял, что все его усилия обречены на провал, когда познакомился с Максом, однажды забиравшим Киру после тенниса. Нет, его совсем не смутило то, что девушка с кем-то встречается, такие мелочи никогда не останавливали его, скорее наоборот, еще больше разжигали азарт охотника. Но то, как она смотрела на Липатова, убило в нем всякую надежду на взаимность с ее стороны. Вот куда на самом деле был обращен этот таинственный взгляд, вот на кого она смотрела постоянно, даже когда его не было рядом. В этом взгляде было все, о чем может мечтать мужчина – восхищение, преданность, страсть, всепрощающая и беззаветная любовь. В тот день Артём понял, что готов отдать жизнь за то, чтобы эта девушка хоть раз посмотрела так на него, и что этого никогда не произойдет.
Дзюба окончательно потерял голову. Безответная любовь к женщине, которая не просто равнодушна к нему, но без памяти любит другого, убивала его изнутри. Любить того, кто не разделяет твоих чувств, – трудно и больно, но всегда остается надежда, что однажды получится подобрать ключик к холодному сердцу, что рано или поздно оно не устоит под напором страсти и искреннего желания и вспыхнет ответным огнем. Любить того, чье сердце уже занято, – невыносимо в своей безысходности.
Его штормило со страшной силой, кидая из стороны в сторону от лютой ненависти к ней и ко всем окружающим до приступов необъяснимой нежности и безумного желания дотронуться до нее под любым предлогом. Он стал часто ссориться с женой, беспричинно раздражаясь и взрываясь по малейшему поводу, чуть ли не до драк ругался с Кирой, обвиняя ее во всех смертных грехах, а потом со слезами на глазах вымаливая прощение, фолил и ввязывался в стычки на поле, потерял интерес к своим обычным увлечениям, стал замкнутым, грубым, нелюдимым. Словно раненный зверь, попавший в капкан и не имевший возможности выбраться на свободу, он огрызался и злился, стараясь причинить окружающим такую же боль, какую он испытывал сам.