Молот ведьм

Господин Хаустоффер был более чем гостеприимен. Не только угостил меня обедом, достойным любого из князей (правда, у него так питались ежедневно, но для бедного Мордимера подобная роскошь была истинным событием), – еще и велел приготовить мне превосходные апартаменты. В первой комнате стояли резной стол и четыре кресла, застекленный секретер, обширная полка с оправленными в кожу книгами, а еще врезанная в пол огромная металлическая ванна. Когда мы вошли, слуги как раз бегали с ведрами и наполняли ее горячей водой.

– Господин барон любит купаться, – вздохнул Кнотт, и я услыхал в его голосе словно бы нотку непонимания столь странных склонностей. – И видите, в эту ванну можно лечь, будто в кровать, а вот здесь такой хитрый запор, который выпустит воду, когда решите выходить.

– Ха, – сказал я. – Куда лучше бадьи или ведра, а?

Потом заглянул во вторую комнату, в которой раскинулась огромная кровать под бархатным балдахином, со столбиками в виде драконьих голов. На занавешенных разноцветными гобеленами стенах висело несколько сабель с рукоятями, инкрустированными драгоценными камнями. Я приблизился, вглядываясь.

– Прекрасная работа, – сказал с удивлением и дотронулся до острого, будто бритва, острия.

– Прекрасная работа, – повторил за мной Кнотт. – Теперь таких уже никто не делает. Рубят железный прут, будто масло.

Мы несколько минут молча глядели на те изделия старых оружейников, за которые знаток наверняка заплатил бы золотом больше, чем они весили, после чего управитель вздохнул.

– Доброй ночи, господин Маддердин. Сейчас принесу вам книгу. И не колеблясь зовите слуг, коли чего-то захотите.

Но сперва я, конечно, пожелал искупаться. У вашего нижайшего слуги есть недостойная слабость к тому, чтобы лечь в горячую воду, натереться золой или похлестать себя березовым веником. И я понимаю, что кажусь чудаком в наши жалкие времена, когда одежда прирастает к некоторым людям подобно второй коже, а купель, в которую они порой погружаются (обычно во время важнейших церковных праздников), кажется им незаслуженной карой.

Тем временем служанка принесла книгу, оправленную в телячью кожу, и положила том на угол стола. Но я не торопился приступать к работе. Знал, что дело, на которое согласился, потребует большого напряжения и одарит меня болью, кою обычному человеку и вообразить невозможно. Потому я не спешил покидать теплую, расслабляющую купель. Однако же в конце концов настало время покинуть ванну (я еще подивился, наблюдая, как грязная вода вытекает в отверстие, прежде закрытое золотой пробкой, – как и предупреждал Кнотт) – время вытереться и засесть за книгу.

По крайней мере, книга не содержала ересей. Не была она и учебником черной магии или описанием сатанистских ритуалов. Красивые золоченые литеры гласили: «Жизнь, приключения и смерть доблестного князя Арчибальда, рассказанные и описанные Тофилом Авианом». Некогда мне довелось читать этот рыцарский роман, и, понятное дело, сие произведение было захватывающее – в том случае, конечно, если кого-то волновали истории о любовных интригах, предательствах, поединках и сражениях с язычниками, великанами, драконами и чернокнижниками. Я провел пальцами по мягкой обложке, а потом раскрыл книгу. Листал ее неторопливо, одновременно стараясь отвлечься, забыть об окружающем мире и сосредоточиться исключительно на томике, который принадлежал молодому барону.

Всякий предмет обладает чем-то, что мы называем «характером» и что остается на нем от его создателя либо человека, крепко с ним связанного. Этот характер, эта аура чаще всего едва заметны. Словно легкое пламя едва теплящейся свечи. Но чем больше чувств уделяется такой вещи, тем пламя сильнее. И чем могущественней хозяин вещи, тем ярче светит огонь. А если человек вдобавок занимался темным искусством, близкая ему вещь будет пропитана запахом его собственной души.

Конечно, лишь отдельные люди способны замечать ауры предметов, но я, говоря нескромно, принадлежу к кругу избранных, а выучка в Инквизиториуме усилила мои естественные таланты. В совершеннейшем смирении признаю, что сила моя не слишком велика. Но она была достаточной, чтобы суметь различить две вещи. Во-первых, владелец книги был человеком предельно злым. Метафизическая вонь, которую я ощущал, едва не сбивала с ног. Во-вторых, владелец предавался делам, что карались нашей светлейшей матерью Церковью и которые обычные люди назвали бы черной магией, или темным искусством. Впрочем, это не означало, что он был сильным волшебником. Просто давал волю не тем желаниям и прихотям, которым следовало бы.

И когда я уже узнал все это, пришло время молитвы. Ибо лишь молитва могла приблизить меня к цели. Я глубоко вздохнул и, смежив веки, встал на колени.

– Отче наш, сущий на небесах… – начал я.