Момент Макиавелли. Политическая мысль Флоренции и атлантическая республиканская традиция

Аргументы Содерини отличаются от доводов современных теоретиков «партиципаторной демократии» и «репрессивной толерантности»: последние носят популистский характер, первые отличаются явным аристократизмом. Те, кто ставит своей целью достижение идеала virtù, – которая предстает здесь не столько как форма, накладываемая на fortuna (идея, не являющаяся основной в «Диалоге»), сколько как стремление к жизни, свободе и совершенствованию в условиях моральной автономии, – почти по определению являются немногими. В более ранних работах Гвиччардини ясно давал понять, как невелико может быть их число. И все же тираны ненавидят и боятся их, потому что цель тирана – добиться, чтобы все зависело от него. По словам Содерини, ему нет необходимости объяснять слушателям, кого он имеет в виду510. В завершении этой части речи он отметил, что, как это обычно происходит в stati stretti, Медичи приложили все возможные усилия, чтобы разоружить своих граждан, лишив их таким образом virilità и vigore d’animo511, свойственных их предкам. Следует только подумать о различии между теми, кто ведет войну силами собственного оружия, и теми, кто прибегает к наемным войскам. Швейцарцы, яростные и воинственные в Италии, живут свободно, под покровом закона и мирно у себя в отечестве512. Здесь риторика традиции гражданской милиции звучит в контексте, предполагающем – и это радикально отличает ее от логики «Рассуждений» Макиавелли, – что свобода, гражданская добродетель и политическая индивидуальность – идеалы, присущие элите.

Бернардо отвечает на это выражение характерной для гражданского гуманизма позиции пространно и расплывчато. Разговор, в ходе которого он формулирует ответ, составляет оставшуюся часть первой книги «Диалога». Она не только объемна, но и сложна, и многие замечания в ней высказаны косвенно. Как мы уже наблюдали раньше, Бернардо пытается отождествить свободу в том смысле, в каком о ней говорит Содерини, с проявлением честолюбия, а желание совершать благородные поступки – с жаждой господства над другими. Кроме того, он высказывает интересное предположение, что исполнение общественных обязанностей может не требовать режима, основанного на libertà, ибо они служат при этом patria, «а она заключает в себе столько прекрасного, столько сладостного, что даже те, кем правят государи, любят свою страну и, как известно, неоднократно рисковали ради нее жизнью»513.