Момент Макиавелли. Политическая мысль Флоренции и атлантическая республиканская традиция

Содерини определяет свободу в категориях virtù и participazione. Бернардо обращается к одному из более ранних определений этого понятия у Гвиччардини: свобода – такое положение вещей, при котором имуществом мы обязаны закону, а не власти или личным качествам конкретных людей. Это утверждение, подразумевающее акцент на моральной и политической независимости человека, конечно, выражает идеал гражданского гуманизма, но по сравнению с «Рассуждением в Логроньо» мы видим здесь существенное отличие: идеал общей virtù теперь словно бы вычитается из определения свободы и противопоставляется ему. Свободе, понятой как власть закона, вполне могло угрожать слишком навязчивое и состязательное великодушие, которое так превозносил Содерини514. Человек может в рамках закона пользоваться тем, что имеет, почти или даже вовсе не участвуя в принятии решений, касающихся его самого или кого-то еще. Можно сказать, что Гвиччардини здесь разрабатывает не позитивную, а негативную концепцию свободы – свободы от власти другого человека, а не свободы развивать положительные человеческие способности и качества. Новому определению сопутствует изменение ценностей, которые он открывает взору ottimati. Теперь возможны две ценностные модели, каждая из которых воплощает один из полюсов личности самого Гвиччардини: с одной стороны, идеал благородства, выраженного в значимых для общества поступках, с другой – те esperienzia и prudenzia515, на приобретение которых время есть только у элиты. На протяжении всей жизни Гвиччардини беспокоил конфликт между честолюбием и осмотрительностью. Интересно наблюдать, как он, столкнувшись с выбором между отвагой и рассудительностью, движется в русле, противоположном идеям Макиавелли. Если автор «Рассуждений» высказывался в пользу вооруженного народного правления и изображал virtù как живой дух носящего оружие большинства, то Бернардо в «Диалоге», как мы увидим, отрицает постулируемое Содерини возрождение традиции гражданской милиции и, насколько возможно, отвергает его идеализацию virtù. Но virtù, о которой идет речь, – свойство некоторых, а не многих. Вместо нее – или скорее вместо честолюбия и жажды onore, которые он некогда восхвалял, – Гвиччардини заставляет Бернардо в заключительном фрагменте первой книги убеждать своих слушателей-оптиматов, что Флоренция – старый город, с трудом поддающийся изменениям, и что естественный ход событий, в силу которого государства неминуемо дряхлеют, обладает большей властью, чем человеческие ragione или prudenzia516.

Все, что говорит Гвиччардини, обращено к ottimati. Однако предпочтение, которое он отдает аристократии, выражается скорее в том, что он видит в ottimati единственных людей, с которыми или о которых стоит говорить, а не в том, что Гвиччардини опрометчиво приписывает им – чего он никогда не делал – всевозможные политические добродетели или законность притязаний на власть. Возражение, которым Бернардо отвечает Содерини, принимает форму защиты Медичи от более гневных обвинений Содерини, а она, в свою очередь, перетекает в критику Большого совета и участия многих в определенных процессах принятия решений517. Но мишенью этой критики являются скорее не многие, а некоторые, считающиеся создателями народного правления 1494 года. Похоже, будто ottimati, разочарованные союзом с Медичи, вместо этого заключили союз с popolo, и Бернардо словно спрашивает их, много ли они выиграли от этой перемены. Впрочем, косвенным образом этот вопрос затрагивает проблему ценностей аристократии. Обоснование режима 1494 года, изложенное Содерини и самим Гвиччардини в ходе работы над «Рассуждением в Логроньо», строилось в терминах virtù, того выдающегося благородства, которое ottimati демонстрировали признательному popolo. Порицать этот режим означало выступать в пользу идеала осмотрительности вместо идеала virtù и при этом подвергать сомнению способность многих опознавать virtù, когда они с ней сталкивались. Однако порицать многих означало не превозносить некоторых, а критиковать их ценности. Как только мы увидим, что, по мнению Гвиччардини, идеал virtù оборачивался не столько стремлением к благородству, сколько нездоровой конкуренцией за первенство, нам станет понятно его стойкое убеждение, что governo stretto518, где вся власть оказалась бы сосредоточенной в руках ottimati, для Флоренции стало бы бедствием. Если представители элиты действительно намеревались состязаться в благородстве, им нужна была публика и судьи в лице popolo (или Медичи). Если же на самом деле они состязались за власть и господство, действия popolo (или Медичи) должны были погасить это соперничество, ограничив их власть. В то же время Гвиччардини советовал своему сословию усвоить не столь соревновательную систему ценностей. Он мог считать ottimati единственными людьми, достойными критики и разговора, но это не мешало ему настойчиво критиковать их.