Момент Макиавелли. Политическая мысль Флоренции и атлантическая республиканская традиция

Третья функция, которую следует сохранить за Советом и тем самым обеспечить защиту свободы, состоит в том, чтобы «создавать новые законы и менять старые». Возникает искушение назвать ее «законодательной властью» и рассматривать ее появление как рудиментарную попытку дать определение суверенитету. Но мы должны понять, в чем именно заключается эта законодательная функция. Leggi или provisioni574, о которых говорит Гвиччардини, по сути, то же самое, что Макиавелли называет ordini, – основополагающие предписания, которые формируют структуру политии, обеспечивая распределение нескольких политических функций или видов власти. Они должны оставаться в руках Совета, во-первых, чтобы обезопасить городской порядок от вмешательства частных интересов или влияний; во-вторых, потому что изменить свободное правление можно лишь силой закона или оружия. И если мы застрахованы от каких-либо mutazione средствами права, то другие институты воспрепятствуют mutazione с помощью военной силы. Иными словами, функция Совета состоит не столько в том, чтобы создавать законы, сколько в том, чтобы мешать их созданию. Этот тезис по-прежнему служит определяющим элементом политической формы – задачей, которую следует однажды выполнить, а затем сохранять в неизменном виде. Тем не менее здесь все же проступает представление о некоей непрерывной деятельности, направленной на «создание новых законов и изменение старых». Вероятно, если она устроена неправильно, то может вызвать mutazione. Наоборот, предполагается, что если ее организовать правильно, это позволит избежать перемены. Гвиччардини не сообщает нам, в чем суть дозволенной законодательной деятельности. Поскольку он не считал, что можно раз и навсегда установить в городе совершенный порядок575, вероятнее всего, он имел здесь в виду исправление прежних недостатков и совершенствование первоначальных принципов в свете позднейшего опыта. Но он не говорит нам, как это должно происходить. Считается, что Совет не способен к законодательным инициативам, – лишь consigli più stretti576 обладают достаточным благоразумием, чтобы обнаружить конкретные изъяны и найти способ от них избавиться. Совет никак не участвует и в deliberazione, подготовке и обсуждении предложенных законов. За ним сохраняется только право approvazione, принятия или отклонения предложений, вынесенных на его суд менее крупными совещательными органами. Существенно, что здесь, в отличие от «Рассуждения в Логроньо», Гвиччардини не анализирует природу познавательных способностей, позволяющих многим адекватно оценить то, что они не в состоянии сами инициировать или даже сформулировать. Если бы он это сделал, он, несомненно, воспроизвел бы теорию Аристотеля о совокупном суждении многих. Однако большего внимания заслуживает тот факт, что он не стал этого делать. Вместо того чтобы предоставить многим самим решать, что для них лучше, он еще раз подчеркнул стоящую перед ними задачу принимать универсальное решение, обезопасить его от губительного влияния частных интересов. Роль многих заключалась не столько в том, чтобы декларировать волю тех, кто не принадлежит к элите, сколько в том, чтобы сделать правление максимально безличным; учитывая множество других радикальных примеров mito di Venezia577, возникает вопрос, нельзя ли изобрести для этого более эффективный механизм?

Однако Гвиччардини, похоже, и не стремится к этому. Он остается (в этом отношении) гражданским гуманистом: сущность его идеальной модели правления в том, что элита должна проявлять virtù на глазах у тех, кто к элите не относится. Именно поэтому deliberazioni немногих нуждаются в approvazione многих. Он категорически против какой-либо попытки первых вторгнуться в поле деятельности последних. Гвиччардини повторяет мысль, высказанную им в «Рассуждении в Логроньо»578. Он порицает существующий во Флоренции порядок, при котором законы предлагаются в Совете, но проходят сложную процедуру одобрения в нескольких закрытых комитетах. По его словам, это явно олигархическая практика: таким образом те, кому принадлежит власть, открывают любые возможные преобразования разрушительному вмешательству своих сторонников (sette). Правильно было бы предлагать и обсуждать новые законы лишь на открытом заседании сената, принимать или отвергать – только на открытом заседании Совета579. Предпосылки, из которых исходит Гвиччардини, можно отчасти назвать рационалистическими. Он утверждает, что разум и добродетель, скорее всего, возобладают там, где все принимают участие в принятии решений. Хотя функциональное различие между элитой и неэлитой должно оставаться в силе, существует порог, за которым ограничение численности советов служит лишь избыточному весу частных и дурных интересов. Мысль, что самоопределение элиты должно быть публичным и открытым, еще отчетливее звучит в тот момент, когда он говорит не о законодательном, а об избирательном процессе.