Момент Макиавелли. Политическая мысль Флоренции и атлантическая республиканская традиция

Если следовать букве и духу описанной модели, то окажется, что она уделяет больше внимания мобилизации virtù и предотвращению коррупции, чем установлению господства рассудительности. Первые две цели, в отличие от третьей, требуют открытой конкуренции за признание virtù. Пьеро Гвиччардини спрашивает, не подходит ли пожизненно назначенный doge или gonfaloniere Венеции лучше, чем Флоренции, учитывая, что первая является аристократической республикой, а вторая – народной. Бернардо отвечает, что существенной разницы между ними нет. В каждом из городов присутствует большой совет, состоящий из всех граждан, то есть из всех, кто имеет право занимать должности. Если в Венеции чужакам труднее добиться этого права, то различие заключается лишь в ordini586 и не касается spezie del governo587. Важно, что в обоих городах все члены гражданского общества – popolo во Флоренции и gentiluomini в Венеции – формально обладают равной возможностью занять какую-либо должность. «Там не смотрят на состояние или родословную, как это происходит там, где правят аристократы», и венецианская система в той же мере народная, что и флорентийская, а флорентийская – в той же мере аристократическая, что и венецианская588. В каждой из этих систем, как нам следует понимать, правящая элита складывается исключительно за счет проявления необходимых качеств, а также признания и избрания со стороны сограждан.

Если между Венецией и Флоренцией имеется существенное различие, то оно относится не к формальной приверженности обоих городов принципу равенства, а к большему нетерпению и честолюбию, которые отличают флорентийцев в стремлении к onore. Бернардо трактует эту черту двойственно, во многом в духе Аристотеля. С одной стороны, желательно, чтобы люди проявляли честолюбие в стремлении к той onore, которую можно стяжать, только служа res publica. Исключать честолюбие, чтобы они довольствовались лишь безопасностью своего положения, – это уже не практический реализм первой книги «Диалога», а недосягаемый платоновский идеал. С другой стороны, опасно, чтобы ambizione простиралась до такой степени, что почета ищут ради него самого. Иначе личное благо окажется выше общего и люди вскоре станут способны на все что угодно, лишь бы получить и удержать его. Однако человеку присуще такое желание, похвально оно или предосудительно, и тот, кто строит политическую теорию, должен его учитывать589. Свободному правлению тоже нет необходимости бояться честолюбия своих граждан. Если направить его должным образом, оно приведет к появлению не только правящей элиты, но и тех трех-четырех исключительных человек, от virtù которых в любой момент зависит почти все590.

Придавать верное направление laudabile o dannabile591 честолюбию можно несколькими способами. Во-первых, надлежит удостовериться, что никакая должность не дает такой власти, которая не была бы ограничена властью других. Вот почему gonfaloniere необходимо делить исполнительную власть с «десятью» и сенатом, а сенату – законодательную власть с Советом. Это не только помешает порочному магистрату приносить вред, но и фактически предотвратит его развращение. Разделение власти способно напомнить, что он обязан обществу всем тем, чем он является и чем владеет. Во-вторых, почетные должности должны быть весьма многочисленны, ранжироваться по степеням и достаточно часто сменяться, чтобы каждый мог надеяться занять такую должность соразмерно своим достоинствам. В идеальной модели Бернардо эти gradi592 начинаются с пожизненного избрания в сенат. Следующими ступенями являются различные посты, которые могут занимать сенаторы, а увенчивается эта система высшей должностью гонфалоньера593. В-третьих, на каждом этапе необходимо осознавать, что должность – это награда за публичное признание virtù и за ней не стои´т приватное расположение отдельных людей или клик594.