Момент Макиавелли. Политическая мысль Флоренции и атлантическая республиканская традиция

Когда Джаннотти писал о флорентийской политике, он, как мы увидим, выступал за vivere popolare. Он хотел, чтобы членами Большого совета могли стать все, кто платит налоги, а не только те, чье происхождение позволяло им занимать магистратуры. Насколько он придерживался этих взглядов, когда в 1525–1527 годах писал о Венеции, не вполне ясно643, но есть свидетельства, что он сознавал проблему, возникшую вследствие закона 1297 года, допускавшего участие в венецианском Большом совете лишь потомков тех, кто входил в него в то время. Во Флоренции созданная в 1494 году система, намеренно построенная по образцу венецианской, была изначально архетипически народной, потому что в основе ее был Большой совет, открытый для всех граждан. Поскольку поправки, подобные венецианскому закону 1297 года, отсутствовали, в сравнении двух моделей оставалось потенциальное напряжение. Джаннотти не разделяет мнения Гвиччардини, что Флоренция – республика настолько же аристократическая, как и Венеция, а Венеция – настолько же демократическая, как и Флоренция. В обоих случаях имеется ограниченное число граждан, а понятия «аристократический» и «демократический» имеют смысл лишь по отношению к распределению власти среди граждан. Он утверждает, как впоследствии скажет и о Флоренции, что в Венеции люди делятся на бедных, горожан средней руки и элиту, popolari, cittadini и gentiluomini. Первые – это те, чей род занятий слишком низок, а бедность слишком велика, чтобы полагать, что они в той или иной форме могут участвовать в гражданской жизни; вторые – те, чьи происхождение и род деятельности дают им положение и состояние, достаточные, чтобы считаться сынами своей patria; последние же – подлинные граждане своего города и республики644. Когда Джаннотти пишет как флорентиец, выступающий за народное правление, он хочет, чтобы вторая категория получила если не доступ к самим магистратурам, то право участвовать в Совете645; но у Венеции своя особенность: здесь есть Большой совет, однако закон 1297 года навсегда ограничивает его состав представителями последнего, высшего класса. Опять же, если бы мы располагали заключительными рассуждениями Джаннотти о венецианском правлении, то, возможно, знали бы, какое значение, на его взгляд, эта закрытость Совета имела для стабильности Венеции. Примечательно, впрочем, что в имеющемся у нас тексте, первом наброске, в котором намечены (dirozzato) очертания республики646, диалог идет в русле размышления об истории венецианского Совета, о причине (cagione) и случае (occasione)647 в связи с принятием им каждой из его форм. Также примечательно, что, хотя для пишущего историю гуманиста причиной политических нововведений является, как правило, осознание законодателями-реформаторами некоего принципа, на котором следует строить систему правления, Джаннотти не слишком стремится приписывать такое осознание коренным венецианцам – осторожность, наводящая на мысль о некоторых проблемах, которые Венеция представляла для политического разума.

В истории венецианской конституции Джаннотти видит два ключевых момента: один относится приблизительно к 1170 году, когда был учрежден Большой совет, второй – к 1297‐му, когда участие в нем стало строго ограниченным648. Оба они, кроме того, олицетворяют определенные этапы институционализации гражданского общества на основаниях равномерного распределения прав между все более ограниченным числом его членов. Венецианцы составляли гражданскую аристократию, а для нее характерно – мы уже знаем, что трудно сформулировать гражданскую этику иначе, чем с аристократических позиций, – что ее представители стремятся к славе (Джаннотти использует слово chiarezza649) на службе обществу. Так отдельные люди добились известности, и их семейства хранят память об их делах. Вот почему, поясняет Трифоне, мы относительно мало знаем о венецианской истории до 1170 года. Поскольку тогда не было Совета, не было и официально утвержденного способа достигать chiarezza; не существовало семей, в основе которых лежала бы chiarezza их предков, побуждающая их сохранять свидетельства о событиях прошлого в линейной последовательности. Положение Венеции было схоже с положением Рима при власти царей. В обоих случаях только становление гражданской аристократии привело к формированию исторической памяти. Говоря о Венеции, можно добавить, что значение слова gentiluomo до 1170 года, вероятно, было таким же, что и в других городах: оно характеризовало лишь человека, выделяющегося своим происхождением или в силу каких-то еще причин, и было лишено того гражданского и политического смысла, который приобрело с развитием Совета650.