Момент Макиавелли. Политическая мысль Флоренции и атлантическая республиканская традиция

Таким образом, Венеция у Джаннотти, по всей видимости, сумела уйти от движения истории не благодаря провидческому разуму законодателя либо сочетанию каких-то принципов Полибия или даже Аристотеля. На вопрос, каковы отличительные особенности венецианского правления, как он очерчивает их в этом предварительном наброске, можно ответить двояко. Прежде всего, перед нами то, к чему подготовили нас вступительные замечания Джаннотти: описание составляющих венецианскую пирамиду различных советов и должностных лиц, которое должно по крайней мере послужить почвой для так никогда и не написанного описания их связей друг с другом и образования la forma di essa Repubblica657. Можно без натяжки предположить, что это объяснение отражало бы как распределение функций между должностными лицами, так и установившиеся процедуры избрания дожа, членов Коллегии и Совета приглашенных. Ведь в аристотелевской политической традиции функции, выполняемые официальными должностными лицами, не отличались от функции избрания этих лиц, а вхождение в состав ekklesia658 или consiglio, где проходило избрание магистратов, само по себе уже рассматривалось как часть магистратуры. Этот тезис подтверждается, когда Джаннотти, как за несколько лет до него Гвиччардини, в более или менее классических выражениях перечисляет основные полномочия правления. «Говорят, что четыре вещи составляют направляющую силу (il nervo) любой республики: создание новых магистратур, определение мира и войны, принятие законов и рассмотрение апелляций»659.

Магистратуры, или формы полномочий, становятся взаимозависимыми в той мере, в какой они разделяют эти четыре модуса власти. В таком случае избрание магистратов должно само быть своеобразной магистратурой и входить в сложную систему распределения власти. И Джаннотти, и Гвиччардини считали Флоренцию и Венецию правлениями popolo и libertà, потому что в обоих городах (по крайней мере в те периоды, когда Флоренция была республикой) существовал Большой совет, распределявший все должности. Следующая проблема, во всяком случае для тех, кто привык мыслить в аристотелевских и гуманистических категориях, заключалась в том, должен ли был Совет как собрание всех граждан обладать какими-то еще функциями, кроме избирательной. С одной стороны, можно, хотя, как мы знаем, не так уж просто, приписать массе граждан интеллектуальные способности, позволявшие им принимать решения другого типа. С другой – можно отрицать у них наличие самостоятельных способностей, считать, что для принятия любого конкретного решения нужна соответствующая группа, составленная из представителей элиты или «немногих», и свести роль Большого совета к наблюдению за тем, чтобы при избрании таких групп, которые можно теперь назвать «магистратурами», соблюдались условия равенства и безличности. Как мы видели, последнее утверждение составляло суть позиции Гвиччардини. Джаннотти, несколько лет спустя писавшему о флорентийском правлении как верховенстве народа, надлежало решить, является ли контроль над выборами достаточной гарантией, или Большой совет также до некоторой степени должен был вмешиваться в осуществление трех других полномочий, составляющих nervo della repubblica.