Момент Макиавелли. Политическая мысль Флоренции и атлантическая республиканская традиция

Джаннотти обладал независимым, живым и находчивым умом, но ему недоставало той творческой непредсказуемости гения, какую мы находим у Макиавелли. Можно сказать, что он в какой-то мере олицетворяет характерный склад ума и ограничения политической мысли гуманистов. Его оригинальность заключается главным образом в идее, что virtù при смешанном правлении являлась своего рода властью, и в сопряженной с этой идеей попытке охарактеризовать четыре функции правления, сосредоточение которых в тех или иных руках определяло signore. Однако ему не удалось сконцентрировать эти функции, и он вынужден был распределить их. В конечном счете политическая мысль гуманистов была всецело поглощена идеалом гражданской добродетели как свойством личности и в итоге всегда переходила от установления институциональной власти к установлению условий, обозначаемых как libertà, в которых добродетель могла чувствовать себя свободно и избежать порчи нравов. Наш анализ «Флорентийской республики», как и «Рассуждений», следует завершить разговором о ее очевидном вкладе в теорию коррупции. Порицание Джаннотти вызывает то обстоятельство, что при режиме 1529–1530 годов, выдержанном в духе Савонаролы, братство святого Марка стало вмешиваться в политику. Честолюбивые политические деятели стремились во всеуслышание заключить с ним союз, чтобы пользоваться большим авторитетом в глазах граждан. В этом, говорит он, не меньше развращенности, чем в открытом подкупе избирателей в Риме, – речь, так сказать, идет о попытке купить власть не предназначенной для того монетой. В данном случае дело обстояло еще хуже, так как подкуп по крайней мере признавали злом, а если вы ополчались против лицемерия, вас объявляли врагом Иисуса Христа760. Гуманистическую политическую мысль отличали рассуждения такого рода, и именно под таким углом она рассматривала власть. Свобода, добродетель и коррупция, а не распределение власти были ее главной заботой.

Нельзя даже однозначно утверждать, что Макиавелли служил исключением. Когда мы завершаем последний этап флорентийской политической теории, наиболее ярким нашим впечатлением должна остаться непрерывность, по существу, аристотелевской республиканской традиции, от которой Макиавелли, по мнению его друзей (бывших друг другу врагами), не слишком далеко ушел. Конечно, мы можем указать места в его рассуждениях, где он радикально отходит от средневекового понятия телеологически определенной человеческой природы. Зачастую он, по-видимому, исходит из идеи – хотя и не опирается на нее явно и непосредственно, – что люди созданы, дабы быть гражданами, и что преобразование их природы в этом направлении может подвергнуться порче, но не может обратиться вспять. Государь не способен сделать людей другими. Весьма примечательно, что наиболее революционные аспекты его мысли – те, в которых человек предстает как наиболее динамичный и не зависящий от своей природы субъект, – не привлекли к себе внимания его друзей. Предложенная Гвиччардини концепция гражданской жизни остается концепцией virtù, полной, несмотря на свой реализм, аристотелевских терминов и посылок. У Джаннотти мысль, что природа человека есть природа гражданина, высказана напрямую, с прямой ссылкой на Аристотеля, но он останавливается перед следующим шагом, сделанным Савонаролой. Республиканской традиции предстояло развиваться именно в русле Аристотеля и гражданского гуманизма. Макиавелли как историческая фигура, к которой обращались такие теоретики, как Харрингтон и Адамс, вполне успешно вписался в это русло. Упрямство флорентийцев, сохранявших моралистический в своей основе интерес к проблемам свободы и коррупции, скорее укрепило традицию, к которой они принадлежали, чем воспрепятствовало ее развитию. Политика по-прежнему представала как создание условий, в которых люди могут свободно проявлять добродетель в своих действиях.