Момент Макиавелли. Политическая мысль Флоренции и атлантическая республиканская традиция

Между властью короля и его умом существует разрыв: первая абсолютна, потому что последний несовершенен. Поскольку несовершенство ума объединяет короля с остальными людьми, то власть, которой Бог обладает над всеми падшими, лишь волей Провидения сосредоточена в руках человека, являющегося королем. Она должна быть абсолютной, но в то же время опираться скорее на осмотрительность, чем на разум. Теперь можно утверждать, что, поскольку ум короля столь же несовершенен, как и ум его подданных, он должен постоянно учитывать их законы, обычаи и мнения, созывая их для совета по конкретным поводам и регулярно. Впрочем, поскольку он наделен единоличной властью перед лицом Бога, король не обязан прислушиваться к мнениям юристов или парламента. Он поступает так лишь потому, что к этому его побуждает рассудительность. Однако это лишь означает следующее: его нисходящая власть в сочетании с несовершенным умом встречается с несовершенными умами его подданных, чтобы обмениваться опытом и советоваться друг с другом. В той мере, в какой опыт близок разуму, можно сказать, что голова и остальные части тела составляют достаточно рациональный corpus misticum (если степень рациональности вообще поддается измерению). Тем не менее наблюдается ощутимое и важное для сознания эпохи Якова I смещение акцентов – от совета к искусству управлять государством. Если в той точке, где монарх и народ сходятся в несовершенстве ума, люди представляются жаждущими власти, испуганными и растерянными, монарх становился не только грозным властелином, не просто соединял их опыт со своей рассудительностью, но также таинственным образом воздействовал на них826. Чтобы осуществлять это, ему надлежало обладать неизвестными людям способностями. Вероятно, он должен был понимать их природу так, как они сами ее не понимали. Если допустить, что власть короля – следствие несовершенства ума, от которого сам он несвободен, и что искусство, благодаря которому он управляет государством, непостижимо даже для него самого, то логично предположить также, что он, встречаясь с представителями разных сословий, может не только воздействовать, но и сам подвергаться воздействию: так голова и другие части тела оказываются в состоянии соперничества между собой в управлении государством. Однако здесь пристрастие Тюдоровской эпохи к нисходящей перспективе власти влекло за собой наиболее сильные возражения; представить себе такую вероятность можно только затем, чтобы ее отвергнуть. Впрочем, как мы видим, если когда-либо признавалось, что сословия сами осуществляют деятельное и эффективное управление и что arcana imperii стали доступны немногим и многим, единственный способ восстановить нравственность corpus misticum – это воссоздать его как республику в буквальном смысле сотрудничества или взаимодействия между разными формами добродетели и интеллекта. Такая республика могла представляться ответом на несовершенство ума и хаос времени, еще более убедительным, нежели нисходящая власть монарха, или как возрождение незапамятного золотого века. Однако подданным Якова I подобное переустройство королевства даже теоретически – а не то что практически – было почти непонятно.

Таким образом, оказывалось возможным сочетать господствующую монархическую парадигму с элементами гражданской и даже макиавеллиевской мысли. Нисходящая власть государя встречалась с гражданской способностью сословий. Можно считать, что они вкладывали в этот союз или свой опыт, или свою деятельность, – и, учитывая, что обе палаты парламента обретали все большую самостоятельность, последняя становилась все более заметной. Верхняя палата представляла знать, нижняя – общины, и не ощущалось нехватки в основанном на классике понятийном аппарате, который позволял обозначить их как немногих и многих. Как следствие, нет особой необходимости прослеживать, когда впервые было объявлено, что английское правление сочетает в себе монархию, аристократию и демократию, как учили лучшие философы Античности827. Но, поскольку власть всецело принадлежала королю, а необходимость советоваться или даже обсуждать что-либо со знатью и общинами определялась только рассудительностью, язык, несущий на себе отпечаток теории смешанного правления Аристотеля и Полибия, оказывался неадекватным. Тем не менее сказать, что он был неизвестен, никак нельзя. В определенный момент монархическая парадигма потерпела крах и королю пришлось признать, что, по принуждению или по справедливости, но он делит свою власть с другими. Как мы увидим, тогда уже была доступна терминология, характеризующая правление в Англии как сбалансированное отношение короля, лордов и общин.