Момент Макиавелли. Политическая мысль Флоренции и атлантическая республиканская традиция

Обычай и благодать – два из трех компонентов модели, на которой основана эта книга, – послужили для весьма самостоятельной позднетюдоровской Англии средством, позволившим ей истолковать свою природу. Они предоставляли образы ее специфического и при этом непрерывного существования во времени. Нам надо определить обстоятельства, при которых стало важно использовать третий язык нашей модели, который позволял осмыслять единичное, – тот, что основан на понятиях фортуны и добродетели. Во Флоренции, по-видимому, он начал играть значимую роль, лишь когда республиканское сознание достигло высокой степени интенсивности. Англичанам Елизаветинской эпохи эти понятия были прекрасно знакомы, и среди них насчитывалось немало тех, кто прилежно изучал гуманистическую политическую теорию в ее республиканской форме. Шекспировский «Кориолан» мог предназначаться только публике, сознававшей, что для предотвращения порчи гражданской добродетели необходима уравновешенная республика817. Однако сами образованные зрители не были убежденными республиканцами. Огромный корпус литературы о Фортуне среди их исторических и драматических произведений преимущественно подчинен теме порядка. Образ Колеса предостерегает человека от заносчивости честолюбия, которое может соблазнить его переступить границы своего чина818. Нельзя сказать, что эта позиция несовместима с классической точкой зрения на гражданское общество. С некоторыми оговорками можно утверждать, что немногие и многие – это сословия, которые должны занимать отведенные им места и проявлять приличествующие им добродетели, и в этом отношении республика и иерархия совпадают. Однако существует коренное различие между элементами, выстроенными в ряд по нисходящей линии, и элементами, уравновешивающими друг друга. Последний порядок – кинетический; равновесие поддерживается за счет взаимных давлений, компенсирующего воздействия элементов, которые должны состоять в определенных отношениях между собой, равно как и удерживаться в границах предписанной им природы (или добродетели). Мы видели, как Донато Джаннотти пытался отслеживать последствия баланса между типами деятельности, пока не начали возникать противоречия. Наконец, согласно Боэцию, жизнь, посвященная гражданской активности, становилась уязвимой для фортуны, а республика, будучи сообществом, где каждый определял себя через деятельность, являлась сообществом, которое в силу своей политической формы обязано было этой уязвимости противостоять. Государства и нации, подобно отдельным людям, могли возноситься и падать, когда честолюбие обрекало их на попытку забраться на вершину Колеса. Но лишь республика обязывала человека противопоставить добродетель фортуне в качестве условия политического бытия. Добродетель была принципом республик.

Из этого следует: коль скоро политическое общество мыслилось как сообщество деятелей, следует ожидать, что мы обнаружим следы противопоставления добродетели и фортуны, а также – учитывая распространение флорентийской литературы по всей Европе – правильного понимания основной проблематики Макиавелли и солидарности с ней. Но мы предположили, что в постреформационной Англии этот тип сознания необходимо конкурировал с другими – иерархией чинов, сообществом, основанном на обычае и обычном праве, идеями национального избранничества. В рамках этих концепций человек мыслился как публичный деятель, но на более низких уровнях, чем те, которые делали макиавеллиевского человека экзистенциально зависимым от собственной добродетели. Пока эти виды сознания оставались в силе, трудно или даже не нужно было представлять англичанина как гражданина или Англию как Рим в понимании Макиавелли. Пока предполагалось, что человек действует внутри устойчивых предписаний морального авторитета, осмысление идей Макиавелли ограничивалось беспокоящими читателей и подрывными с точки зрения морали аспектами его мысли – и существенно ее искажало. Это искажение можно дополнительно объяснить, предположив, что моральная провокация Макиавелли может быть в полной мере очевидной лишь тогда, когда окажется понят и усвоен его республиканизм. Как следствие, подданные христианских государей, негодовавшие на безнравственного автора «Государя», едва ли могли правильно оценивать ситуацию819.