Читаем Момент Макиавелли. Политическая мысль Флоренции и атлантическая республиканская традиция полностью

Однако момент, когда властвовал меч, действовал ли при этом государь, законодатель или пророк – персонажи из галереи Макиавелли, – мог быть и моментом людей, правомерность действий которых определялась совсем иначе; мы уже отчасти сталкивались с чем-то подобным, говоря о Генри Паркере. Согласно jus gentium897, завоеватель был способен воспользоваться этим же моментом, а его меч служил доказательством, что небеса на его стороне, поэтому противиться ему запрещалось, даже если он действовал жестоко и вопреки закону. Этот тип завоевателя напоминал не столько Вильгельма Нормандского, сколько библейского Нимрода, древнего тирана, чья власть не была неугодна Богу898. Впрочем, Нидхэм и другие авторы могли считать jus conquestus899 коллективным достоянием армии, тех носящих оружие англичан, которые своим завоеванием доказывали свое естественное и данное Провидением право на власть в подобных обстоятельствах. Отсюда, разумеется, достаточно шага, чтобы приравнять завоевателей к святым, но шаг в другом направлении привел бы к salus populi, государственному интересу и естественному состоянию, на чем мы уже останавливались; подобный тип аргументации, как продемонстрировал в серии работ Скиннер, с самого начала означал разрыв с провиденциальной стратегией в полемике о власти de facto900, – разрыв был критически значим, так как с ним сопряжен контекст, в котором Гоббс завершил, опубликовал и, скорее всего, задумал своего «Левиафана» (Leviathan, 1651). Этот труд оказался наиболее радикальным из всех появившихся в революционной Англии сочинений с точки зрения изображения человека, существующего в момент почти полного отсутствия закона и искусственно восстанавливающего власть из состояния всеобщего отказа от исполнения обязательств. По своей структуре описанная позиция коренным образом отличалась от постановки проблемы у Макиавелли, и может показаться, что благодаря этому обстоятельству последний стал играть в английской мысли второстепенную роль.

Однако можно заметить, что спор о власти de facto усилил значимость некоторых элементов макиавеллизма. Новый государь, законодатель и цикл правлений словно возникали в момент меча; но республике не суждено было утвердиться – как это могло бы произойти в теории – просто как de facto средству стабилизации. Одно из самых интересных открытий в этой долгой истории заключается в том, что классическая республика появилась в английской мысли как активистский идеал, когда de facto «момент меча» соприкоснулся с радикализмом и аномизмом армии, чья наполовину совершённая революция ускорила постановку этой концептуальной и политической проблемы.

Один из участников дебатов в Патни, выступавший против левеллеров, – полковник Натаниэль Рич, впоследствии весьма консервативный приверженец «пятой монархии»901 и притом враг протектората, – враждебно встретил предложение предоставить право голоса бедным. Он не только приводил обычный довод, что они воспользуются властью, дабы полностью отменить все права на собственность, но выдвигал и гораздо более реалистичный аргумент – что в итоге несколько влиятельных людей, в зависимость от которых бедняки, безусловно, попадут, будут пользоваться недолжным авторитетом. Так, по его словам, случилось при закате Римской республики, и нет смысла свергать короля, дабы заменить его императором902. Речь Рича примечательна тем, что она свидетельствует о присутствии в сознании по меньшей мере одного офицера классической ассоциации республиканской свободы и народной армии, которая, как мы видели, была типична для флорентийской мысли (хотя Рич оценивает подобную перспективу скорее отрицательно, чем положительно). Однако мы уже знаем, что представители армии могли обосновывать свое вмешательство в политику, ссылаясь на то, что они составляют «не просто наемные войска», а объединение свободных граждан-солдат. Если сформулировать этот тезис в духе Макиавелли, он подразумевал бы превращение Англии в народную республику. Подобный язык был чужд Сексби и Рейнборо. Впрочем, можно указать время и место, когда и где после подавления левеллеров такая идеология усиленно насаждалась человеком, занимавшим удобную для обращения к широкой публике позицию.

Перейти на страницу:

Все книги серии Интеллектуальная история

Поэзия и полиция. Сеть коммуникаций в Париже XVIII века
Поэзия и полиция. Сеть коммуникаций в Париже XVIII века

Книга профессора Гарвардского университета Роберта Дарнтона «Поэзия и полиция» сочетает в себе приемы детективного расследования, исторического изыскания и теоретической рефлексии. Ее сюжет связан с вторичным распутыванием обстоятельств одного дела, однажды уже раскрытого парижской полицией. Речь идет о распространении весной 1749 года крамольных стихов, направленных против королевского двора и лично Людовика XV. Пытаясь выйти на автора, полиция отправила в Бастилию четырнадцать представителей образованного сословия – студентов, молодых священников и адвокатов. Реконструируя культурный контекст, стоящий за этими стихами, Роберт Дарнтон описывает злободневную, низовую и придворную, поэзию в качестве важного политического медиа, во многом определявшего то, что впоследствии станет называться «общественным мнением». Пытаясь – вслед за французскими сыщиками XVIII века – распутать цепочку распространения такого рода стихов, американский историк вскрывает роль устных коммуникаций и социальных сетей в эпоху, когда Старый режим уже изживал себя, а Интернет еще не был изобретен.

Роберт Дарнтон

Документальная литература
Под сводами Дворца правосудия. Семь юридических коллизий во Франции XVI века
Под сводами Дворца правосудия. Семь юридических коллизий во Франции XVI века

Французские адвокаты, судьи и университетские магистры оказались участниками семи рассматриваемых в книге конфликтов. Помимо восстановления их исторических и биографических обстоятельств на основе архивных источников, эти конфликты рассмотрены и как юридические коллизии, то есть как противоречия между компетенциями различных органов власти или между разными правовыми актами, регулирующими смежные отношения, и как казусы — запутанные случаи, требующие применения микроисторических методов исследования. Избранный ракурс позволяет взглянуть изнутри на важные исторические процессы: формирование абсолютистской идеологии, стремление унифицировать французское право, функционирование королевского правосудия и проведение судебно-административных реформ, распространение реформационных идей и вызванные этим религиозные войны, укрепление института продажи королевских должностей. Большое внимание уделено проблемам истории повседневности и истории семьи. Но главными остаются базовые вопросы обновленной социальной истории: социальные иерархии и социальная мобильность, степени свободы индивида и группы в определении своей судьбы, представления о том, как было устроено французское общество XVI века.

Павел Юрьевич Уваров

Юриспруденция / Образование и наука

Похожие книги

Холодный мир
Холодный мир

На основании архивных документов в книге изучается система высшей власти в СССР в послевоенные годы, в период так называемого «позднего сталинизма». Укрепляя личную диктатуру, Сталин создавал узкие руководящие группы в Политбюро, приближая или подвергая опале своих ближайших соратников. В книге исследуются такие события, как опала Маленкова и Молотова, «ленинградское дело», чистки в МГБ, «мингрельское дело» и реорганизация высшей власти накануне смерти Сталина. В работе показано, как в недрах диктатуры постепенно складывались предпосылки ее отрицания. Под давлением нараставших противоречий социально-экономического развития уже при жизни Сталина осознавалась необходимость проведения реформ. Сразу же после смерти Сталина начался быстрый демонтаж важнейших опор диктатуры.Первоначальный вариант книги под названием «Cold Peace. Stalin and the Soviet Ruling Circle, 1945–1953» был опубликован на английском языке в 2004 г. Новое переработанное издание публикуется по соглашению с издательством «Oxford University Press».

А. Дж. Риддл , Йорам Горлицкий , Олег Витальевич Хлевнюк

Фантастика / История / Политика / Фантастика / Зарубежная фантастика / Образование и наука / Триллер
История политических учений. Первая часть. Древний мир и Средние века
История политических учений. Первая часть. Древний мир и Средние века

  Бори́с Никола́евич Чиче́рин (26 мая(7 июня) 1828, село Караул, Кирсановский уезд Тамбовская губерния — 3 (17) февраля1904) — русский правовед, философ, историк и публицист. Почётный член Петербургской Академии наук (1893). Гегельянец. Дядя будущего наркома иностранных дел РСФСР и СССР Г. В. Чичерина.   Книга представляет собой первое с начала ХХ века переиздание классического труда Б. Н. Чичерина, посвященного детальному анализу развития политической мысли в Европе от античности до середины XIX века. Обладая уникальными знаниями в области истории философии и истории общественнополитических идей, Чичерин дает детальную картину интеллектуального развития европейской цивилизации. Его изложение охватывает не только собственно политические учения, но и весь спектр связанных с ними философских и общественных концепций. Книга не утратила свое значение и в наши дни; она является прекрасным пособием для изучающих историю общественнополитической мысли Западной Европы, а также для развития современных представлений об обществе..  Первый том настоящего издания охватывает развитие политической мысли от античности до XVII века. Особенно большое внимание уделяется анализу философских и политических воззрений Платона и Аристотеля; разъясняется содержание споров средневековых теоретиков о происхождении и сущности государственной власти, а также об отношениях между светской властью монархов и духовной властью церкви; подробно рассматривается процесс формирования чисто светских представлений о природе государства в эпоху Возрождения и в XVII веке.

Борис Николаевич Чичерин

История / Политика / Философия / Образование и наука