Как в теории, так и в реалиях 1649 года править de facto
означало делать это мечом. Проблема, стоявшая перед всеми участниками полемики, заключалась в точном определении условий, при которых власть человеческого закона потерпела поражение, уступив власти человеческой силы. Таким образом, необходимо было найти способы, позволяющие считать, что сила сама обеспечивает свое собственное справедливое обоснование (justification). Простейшая и наиболее очевидная стратегия состояла в том, чтобы апеллировать напрямую к Провидению: события произошли в соответствии с непостижимой волей Бога, и не Его созданиям следует противиться его орудиям. Однако этот довод оказывался уязвим для ряда возражений. Более того, для четко и разнообразно мыслящих умов того времени существовало слишком много соблазнительных направлений, в которых можно было его развивать. Например, он служил не более чем шагом от провиденциального к пророческому. Кромвеля, неоднократно утверждавшего, что он не смог бы взяться за дело, не чувствуй он себя призванным, окружали люди, стремившиеся истолковать его и свои роли в контексте исполняющихся пророчеств и грядущего апокалипсиса или Тысячелетнего царства. Впрочем, примечательно – и характерно для расколотого сознания святых, о котором мы говорили раньше, – что по мере того, как после 1653 года его власть росла, Кромвель перестал считать себя одним из действующих лиц в эсхатологическом сценарии. Он повторял, что его власть – это лишь власть констебля, обозначая таким образом, по мнению Ламонта, окончательный переход от божественной власти (как ее понимал Фокс) к «безбожной»889. Лорд-протектор сам охотно признавал по умолчанию, что правит de facto, а не de jure prophetico. Тем не менее, хотя риторика Давидова царства, содержавшая намеки на обновление всех первообразов, могла по-прежнему его привлекать890, его настроения во многом объясняют, почему учение о том, что Англией теперь непосредственно правят ожидающие Христа святые, осталось уделом меньшинства.