Момент Макиавелли. Политическая мысль Флоренции и атлантическая республиканская традиция

Во-первых, хотя члены партии «страны» и тори от Флетчера до Болингброка превозносили землю как основу независимой добродетели, подобающей тому, кто носит оружие, а другие тори во главе с Харли и Сент-Джоном могли претендовать на звание партии землевладельцев, ни один участник «придворной» партии и ни один виг, ни Дефо, ни Аддисон никогда не подумал бы отрицать, что по сути своей земля действительно была тем, чем ее считали ее апологеты. Они могли утверждать, что земля не имела ценности – даже обеспечивая независимости своему владельцу – без денег и торговли; были и те, кто придерживался мнения, что общество, не располагавшее другим богатством кроме земли – Англия во времена варваров, современная Польша или Шотландский Хайленд, – не знало ни свободы (вассалы подчинялись своим сеньорам), ни культуры. С точки зрения общества того времени под такую критику подпадал сквайр-домосед, приверженец Высокой церкви1097, несмотря на то, что среди недовольных представителей партии «страны» могли быть и виги, и тори: Аддисон показывает, что сэр Роджер де Каверли из «Зрителя» способен опуститься до уровня «охотника на лис» из «Фригольдера»1098, который, в свою очередь, является прямым предком сквайра Вестерна у Филдинга. Впрочем, в «Томе Джонсе» тщательно выдержан баланс между Вестерном, глупцом, занятым охотой на лис, и Олворти, почтенным индепендентом. Облик сельского джентльмена остается двойственным, и лишь Маколей признал в Вестерне портрет представителя всего класса [землевладельцев]1099. Ни один из современников Филдинга не видел в этом необходимости, хотя в жизни они, несомненно, нередко сталкивались с Вестернами.

Хотя в общественном сознании того времени землевладельческие ценности независимости и добродетели оставались неизменными, мы уже хорошо знаем, что аргумент, согласно которому земля зависела от торговли – не говоря уже о кредите, – поддерживали Флетчер и Давенант, притом что его отстаивал и Дефо. То же самое справедливо, когда мы противопоставляем Свифта Дефо и Аддисону. Сторонники неохаррингтоновского подхода признавали, что торговля и золото, утвердившись в мире, необратимо изменили социальное значение земли, – они расходились между собой лишь в оценке того, в какой мере эта перемена повлекла за собой коррупцию и насколько ей можно воспрепятствовать. Однако коррупция приняла форму кредита, рядом с которым вырисовывалась дьявольская троица – игра на бирже, раскол парламента на фракции и постоянная армия. Когда Свифт, а позже Болингброк выставляли важную антитезу «земельного» и «денежного» интереса или ренты, они неизменно включали в число обвинений, предъявляемых вигам за то, как они ведут войны и управляют финансами, упрек, согласно которому то и другое привело к пренебрежению торговлей и ее упадку: при этом они почти неизменно рассматривали «денежный» интерес так, что включали в него процент на капитал финансистов, но исключали процент на капитал торговцев1100. Торговля, как и земля, служила неизменной ценностью, пока не приходилось признать или отрицать, что коммерция требовала денег, а деньги – кредита1101. Виги по понятным стратегическим соображениям пытались заклеймить тори как врагов торговли, представляя добродетельных и великодушных коммерсантов – подобных сэру Эндрю Фрипорту из «Зрителя» – как иллюстрацию своей точки зрения; они стремились показать, что торговля была необходима и в отличие от чисто финансовых операций требовала «доброкачественного» кредита. Однако торговля, открытая для чисто теоретической критики, какую мы, например, находим у Давенанта, не подвергалась чьим-либо полемическим нападкам. Августинские дебаты не противопоставляли землевладельческие интересы предпринимательским, а хозяйское имение – рынку, и нельзя сказать, что они возникли из простого осознания неразрешимых конфликтов между ними.