Момент Макиавелли. Политическая мысль Флоренции и атлантическая республиканская традиция

Неомакиавеллизм Августинской эпохи можно охарактеризовать следующим образом. Размышляя в категориях аристотелевской теории и гражданского гуманизма, англичанин начал воспринимать себя как гражданскую личность, и ему, в частности, требовалась материальная основа, эквивалент ойкоса (oikos) у Аристотеля, для обретения независимости, досуга и добродетели. Природу этого эквивалента сначала описал Макиавелли в терминах ношения оружия, а затем Харрингтон – в категориях земельной собственности. В реалиях общественного устройства XVII столетия ключевым стало представление о независимом собственнике-фригольдере, построенное на недвижимом или земельном имуществе, которое скорее передавали по наследству, чем продавали. Имущество находилось под защитой древних установлений общего права и предполагало участие в связанных между собой социальных структурах народного ополчения и парламентских выборщиков, благодаря которым обеспечивалась гражданская добродетель. Когда примерно в 1675 году в парламенте возникла система патронажа, профессиональная армия и класс рантье, поддерживавший первые два элемента в собственных интересах, то и вся модель управления оказалась под угрозой коррупции, включая и равновесие между сословиями или властями, которые, как теперь считалось, составляли «Древнюю конституцию». Общество наводнили новые социальные типы, чей экономический статус, если не все имущество – пенсии, должности, кредиты, денежные средства, – зависел от исполнительной власти, поэтому они были неспособны к добродетели. Однако в период Девятилетней войны и других последовавших затем столкновений во всем этом видели неизбежное следствие того обстоятельства, что Англия отныне являлась великой военной державой, которой нужны солдаты на долгосрочную службу и долги, не требовавшие немедленного погашения. Предполагалось, что участие в войне с другими странами так или иначе было взаимосвязано с активной внешней торговлей.

Проблему торговли – которой Харрингтон приписывал не более чем второстепенную роль в политике добродетели – в одном из самых важных течений августинской мысли лишь в последнюю очередь рассматривали как возможную причину новой коррупции. У этой дилеммы существовал аспект, с точки зрения которого опасность грозила самим эпистемологическим основаниям сферы недвижимого имущества. Можно вспомнить, что Локк, указывая на ключевое значение денег в переходе от естественной экономики к политической, отмечал, что изначально золото и серебро как средства обмена приобрели ценность в силу «прихоти и соглашения». Публицисты этого периода признавали, – и здесь в своем видении английской истории сходились приверженцы неохаррингтоновского подхода, стоявшие по разные стороны политических баррикад, – что земля, прежде ценная в силу оказываемых вассалами услуг, теперь стала цениться за ренту, которую платили ее временные арендаторы. Из этого следовало, что недвижимость, через которую гражданин определял себя, сама по себе определялась сочетанием фиктивных факторов, а именно фантазией и условностью. Как следствие, индивид был обречен жить в мире, более неустойчивом в своих эпистемологических основаниях, чем пещера Платона. Однако Локк, связавший хрупкость согласия с твердым основанием полученной в наследство земли, опроверг эфемерность драгоценных металлов. Он указал на их долговечность; их можно было закопать в землю, и они оставались не тронутыми коррозией. Наиболее родовитые из его читателей могли по-прежнему считать лучшим основанием гражданской личности землю. Она передавалась по наследству от поколения к поколению, а вместе с ней и оружие, висевшее на стене до того момента, как оно могло потребоваться. Товары, обладающие в глазах людей подлинной ценностью, переходили из рук в руки посредством обмена, а движимое имущество как основание гражданской личности вызывало критику: оно слишком легко уходило из рук владельца так же, как приходило, но различие между недвижимым и движимым имуществом еще не воспринималось так, словно последнее было чем-то нереальным. Деньги, символический эквивалент ценности, действительно казались не вполне действительными, но, будучи более долговечными, чем предметы, которые они символически замещали, они оставались ценным посредником в жизни людей. Локк, способствовавший выпуску новых английских денег в 1696 году и ставший одним из первых акционеров Банка Англии, мог в 1691 году утверждать, что деньги, которые человек ссудил государству в расчете на прибыль, являлись его имуществом, и это не противоречило принципу, согласно которому имущество было основой цивилизованных отношений между людьми1110.