Мона Ли

Все это великолепие снимали и с воздуха, и намеки Северского оказались не шуткой, а правдой. Руководство воинской частью, стоящей у реки Чирчик, не дрогнув, дало вертолет для съемок, и теперь оператор, в полном восторге, перекрывая шум винтов, кричал, — вот тут — ага! Зависни немного! Ой, блеск, мать моя! Прям Коппола, куда там!

Двигаясь медленно и неумолимо, караван вдруг, по знаку того, кто, отстав от отряда всадников, поравнялся с первым верблюдом, свернул влево, будто вливаясь ручейком, в довольно узкую улочку на окраине Ташкента.

Мона Ли, до этого времени сидевшая, скрестив ноги, на топчане, вдруг ощутила глухой удар сердца — будто сердце остановилось, замерло, бухнуло глухо, и пошло стучать быстрее и быстрее, и от этого зашумело в ушах и замелькали разноцветные всполохи перед глазами, и высветилась на стене картина из сна — женщина, сидевшая у окна на странном кресле, напоминавшем ладони со скрещенными пальцами, вдруг поднялась, начала беспокойно вглядываться в окно, и Мона Ли глядела в окно вместе с ней, и видела, как из-за холмов, покрытых выгоревшей травой, показалась цепочка всадников, на конях цвета воронова крыла, в белых арабских одеждах, и стали различимы облачка пыли, вылетающие из-под копыт. Женщина подошла к Моне Ли — Мона Ли видела себя лежащей на низкой тахте, — и протянула ей белый шелковый платок, показав жестом, чтобы Мона укутала им голову.

Когда Мона Ли очнулась, в комнате было темно, Мона Ли встала на пол, на цыпочки, чтобы размять ноги, и что-то соскользнуло с её коленей. Мона Ли подняла — это был белый платок. Она поднесла его к лицу — от платка пахло лавандой, морской солью и чем-то еще, названия чему Мона Ли не знала.

— Ты что, корейца отпустишь? — спросил второй следователь первого. Они вышли на улицу, и шли пешком к метро.

— Ты с ума сошел, отпущу, — первый был зол, он устал, хотел одного — выпить водки с горячими пельменями и лечь спать, — мы всё по «Северному пути» подвесим к нему, там один пожар в Орске чего стоит — семнадцать погибших. Он народа положил на десять «вышек», и еще мало будет.

— А кого он сдал, — второй был молодой и горел азартом, как охотничья собака.

— Я тебе даже фамилий называть не буду, а то помрешь со страху, — первый сунул в лицо контролерше красные корочки, — лишнее это. Не наш уровень. Спи спокойно.

Мона Ли расстелила платок на коленях — даже на ощупь было ясно, что он не гладкий, а точно из тисненной ткани. Он был легкий, а цвета странного — белый, и будто фосфоресцировал в темноте. Мона Ли подбрасывала его вверх, и он опускался точно ей на голову, будто хотел, чтобы она его повязала. Моне это надоело, и она легла, укрыв голову платком, и вдруг села. Опять, с тоской подумала девочка, опять это начинается! Её лихорадило, ужас липкий, как пластырь, будто пеленал ее тело. Она привычно закрыла глаза, чтобы увидеть спокойную воду, нефритово-опаловую, от воды веяло прохладой и спокойствием, но вот, вот, ровно в середине водного пространства вода начала закипать, пузыри становились розоватыми, а потом красными, и в конце — бурыми, и видна была масса людей, сцепившаяся в едином клубке, как в волшебном шаре со снежинками — если его потрясти. Мона Ли приложила палец к губам и улыбнулась.

Глава 36

В одну из улочек Чорсу ю, Старого города, прошел первый верблюд, за ним второй, третий. Они шли медленно, двигаясь цепочкой. Вдоль арыка с засохшим, бурым дном семенили ишачки, а всё основное тело каравана еще разворачивалось, и бегали какие-то люди, останавливая движение волов, отводя в сторону дервишей, поворачивая поток массовки, словно отсекая тело от головы колонны. Вертолет не улетал, кружил над улочкой, и мощные потоки воздуха, шедшие от него, сгибали кроны чинар и шелковицы, и звенели серебристой листвой тополя, будто прощаясь. Поравнявшись с каменным забором одного из домов, караван вдруг замедлил ход. Верблюды поднимали головы, мотали шеями, и их удила, украшенные серебряным набором, тонко и музыкально звякали. Где-то впереди раздался звук, похожий на удар бича, и бедуины, словно только того и ждали, скинув бурнусы и куфеи, перемахнули с верблюжьих спин через высокий забор дома. Первые трое, оказавшись на земле, уже уложили охрану у ворот, и сейчас поднимали железную полосу, служившую засовом. В это пространство уже проходили ишачки, и «массовка», состоявшая из солдат спецназа, бесшумно огибала дворец, приближаясь к главному входу. Всадники на красавцах лошадях, крича невнятные русскому уху приказы «хок-хок, чой, хок», уводили верблюдов с улицы дальше, к скверу Революции, где можно было свободно разместить караван. Все было организовано с такой четкостью, что даже актеры, не подозревавшие о готовящейся операции, не были напуганы, послушно исполняли негромкие приказы тех, кто, загримированный, был затерян в караванной толпе.