Мона Ли

И все-таки группа отправилась гулять по Зоопарку. Изобилием животных зоологический уголок не радовал, так — площадка молодняка, где резвился и катался целый клубок из медвежат, лисят, щенят и обезьянок; выгул, в котором стояли облезшие за лето зубры, высоченный жираф с меланхолически прикрытыми веками, волки, медведи. По посыпанным гравием дорожкам пони катали малышню, тетки в белом продавали мороженое, повсюду был шум, писк, плач, смех. Около клетки с тиграми остановились. Главный, самец, красавец Шерхан, возлежал на горке из камней, свесив огромную лапищу, и дремал. Тигрицы Джина и Габи вяло перерыкивались, били хвостами и были недовольны. Иногда старшая, Габи, подходила к Шерхану и начинала ластиться к нему, тереться около шеи, и тогда разбуженный тигр так рявкал, что Габи отлетала к клетке и сидела, обиженная. Мона Ли не могла оторвать глаз от тигра. Вдруг тигр, будто почувствовав ее взгляд, проснулся и посмотрел на девочку.

Тигр еще раз зевнул, потянулся — сначала передние лапы, потом задние, и мягко спрыгнул пол вольера. Он смотрел, не мигая, на Мону Ли и шел вперед. Дойдя до разделявших их прутьев, тигр сел и уставился на Мону, как домашняя кошка. Мона Ли, сузив глаза, что-то проговорила сама себе, и, просунув ручку, почесала тигра. Толпа подалась назад. Кто вскрикнул, но служитель тут же шикнул — не испугайте зверя! Мона гладила тигра, и тот терся щекой о прутья, и тяжелый звериный запах был слышан всеми, кто стоял рядом. Мона Ли развернулась, и сказала

— Ну что, а кто тут еще живет?

— Моночка, — залебезил Псоу, — деточка, а ты в клеточку с тигриками не войдешь?

— Почему же — не войду, — Мона понюхала ладонь, — войду. Они БУДУТ слушать меня. Я могу разговаривать с ними. — И — пошла дальше, только остановилась у мороженщицы и купила себе земляничный пломбир.

Пал Палыч был на заседании педсовета, когда у Танечки отошли воды. Телефона в доме не было, она высунулась на улицу и закричала:

— Эй, есть кто? Помогите! — Но люди, услышав крик, закрывали окна, звали детей с улицы, запирали калитки. Танечка, держась за спину, ходила по кухне — где же, где же папа? Заплакал Кирюша, Танечка, собравшись с силами, стала подниматься по лестнице — успокоить сына. На верхней ступеньке она споткнулась, схватилась за перила старой лестницы, балясина лопнула, и, не удержавшись, Танечка скатилась вниз.

Мона Ли, купившая мороженое, вдруг замерла, побелела, глаза ее были полуприкрыты, и видно было, как быстро движутся зрачки под веками. К ней уже бежали. Шок, у девочки шок! Как позволяют ребенку так близко подходить к клетке с хищниками! Кто-то бежал вызвать «Скорую», кто-то предлагал положить Мону Ли в тень, на скамейку, но тут подлетела Марченко, крикнула визгливо:

— В сторону, в сторону, — взяла Мону Ли за руку и повела. Мона шла покорно, практически не видя дороги. — Уйдите, уйдите — Лара жестом показывала, чтобы отошли от них с Моной. Толпа стала в отдалении, полукругом. Мона, что случилось? — Лара спрашивала ее спокойно, отчетливо произнося слова, будто донося их в пустое пространство.

— Случится, случится, сейчас случится — губы Моны двигались медленно, — сейчас случится. Я ничего не могу сделать, я так далеко! — и она открыла глаза.

Съемочная группа уже месяц, как была в Крыму, а Мона Ли упорно не подходила к воде. На все вопросы отвечала, — боюсь. Плавать не умею. А вдруг там акулы? И каждый переубеждал её, но она так ни разу в воду не зашла. Отправились в Судак — на пароходике, на выбор натуры. Псоу решил снять под крепостью проход верблюдов — группа одновременно возвела глаза к небу — ОПЯТЬ!

— Давайте лучше внутри крепости снимать — там такие ворота чудесные! Это ж Генуэзская крепость-то! Красота! — художник едва не плакал. — Зачем нам эти чертовы верблюды? Это же памятник, крепость! Такая натура!

— Ну и что? — спросил Псоу.

— Как — что? — изумился художник, — у нас же сказка! А тут арабы-итальянцы, греки! Такое время было — все шлялись, куда хотели. И каждый свой след оставил!

— Нам это не нужно, — Псоу смотрел на море, — нам еще парусник дадут. Снимать будем Мону Ли, стоящую на крепостной стене!

— А ветром не сдует, — сострил кто-то.

— Вот, ты и будешь ее держать, — парировал Псоу.

Мона Ли пришла в такой восторг от моря, от нефритовых его глубин, от кружевных бурунов, чаек и дельфинов, следующих за их пароходиком — в отдалении. Она стояла на палубе, раскинув руки, будто ловила в них ветер.

— Посмотри на неё, — Псоу дал локтем в живот Эдику, — а? еще лет пять, и всё! Потрясающая девочка… эх, а сколько мне будет-то? — Псоу почесал за ухом. — Баба, как баба, — грубо сказал Эдик и ушел в салон. Женечка не писал ему уже три недели — гастроли во Франции. Эдик был мрачен. По трапу вышли на пирс, Мона Ли перевесилась через ограждение, глядя на сваи — там, в зеленых волосах водорослей, росли гроздьями — мидии.

— Это что такое за ракушки? — спросила она.

— Моночка, это мидии, — тут же нарисовался Архаров, дававший толпе автографы, — хочешь? Я тебе достану? Сейчас же? Мона? — Мона Ли посмотрела на него, полуприкрыла глаза, и сказала: