Мона Ли

— Нет. Тебя отнесет и ты ударишься головой о катер. Нельзя. Нельзя-нельзя.

— Мона, здесь волн нет! Тут штиль. — Архаров раскинул руки, потом сложил, делая вид, что собирается нырнуть «рыбкой».

— Катер, — Мона слушала себя, — катер. Канат. Якорь не бросали. Отнесет.

— Сказочница моя, — Архаров уже скидывал с себя джинсы и рубашку. Оставшись в плавках, оглядел стоявших на пирсе, — эй, у кого сетка есть? Не дождавшись, эффектно нырнул рыбкой. В ту же буквально минуту, среди тишайшего моря прошла волна, видимо, от проносившейся мимо «Ракеты», и, поскрипев, лопнул канат, и чалка осталась на кнехте, а катерок понесло. Архаров, не видевший этого, буквально в метре от себя увидел днище, попытался увернуться, но ударился виском.

Кровь на воде стала видна, и вот уже прыгали с борта матросы, бежали люди с берега, и ныряли, спасая Сашку Архарова. Когда его подняли, и положили на песок, он, бледный, поманил к себе пальцем Мону и сказал ей внятно, — да ты ведьма, девочка… и потерял сознание.

По счастью, удар пришелся по касательной, соленая морская вода, как известно, лечит раны, и вот уже на следующий день Архаров, правда, с заклеенным пластырем виском, вышел на площадку. Отдыхающие пришлись весьма кстати, костюмеры сбились с ног, одевая массовку, несколько особо колоритных личностей, вроде старика-бакенщика, со смоляной бородой, похожего на пирата, или пухлой миловидной девицы, из Кишинева, сыграли даже небольшие роли и получили настоящую зарплату! Старик изобразил пирата на одной ноге, а девушка, повязанная платком, сыграла торговку овощами. Все происходило удивительно легко, даже задорно, в прекрасном темпе, что беспокоило Псоу. Он вообще был склонен к пессимизму, находя в нем объяснение существующим и грядущим бедам. Декораторы привели ворота в состояние вне-историческое, и через них туда-сюда сновали ишачки, козы, коровы, собаки — вся живность, какую можно было отыскать в Судаке. Мона Ли оживилась, и даже попросила разрешения покататься на ослике. После происшедшего с Архаровым, её стали сторониться. Сразу припомнились и другие случаи, на которые как-то не обратили внимания. Вспомнили и Марченко, и Ташкент, и уже докопались до её стычки с одноклассницами в интернате — слухи разлетаются быстро, если распускаются в одной среде. Впереди был еще эпизод, который должны были снимать на лестнице, опоясывающей крепостную стену. Начинавшаяся внизу, прямо с тропинки, она карабкалась все выше, и становилась все уже и уже. Бойницы, за которые можно было бы ухватиться рукой, были проделаны слишком высоко. Решили подстраховать лонжей, все-таки площадка, на которую поднималась Мона Ли, буквально парила над обрывом, а внизу было — море.

Накануне, в номере пансионата, в котором жили Галочка Байсарова и Мона Ли, разразился нешуточный скандал. Мона Ли собралась на дискотеку. И Галочка категорически запретила ей возвращаться после девяти вечера.

— Ты еще ребенок! Какие танцы!

— Ничего я не ребенок, — кричала Мона Ли, — мне уже 14 спокойно дают! Я хочу на танцы! Ты мне кто? Можно подумать! Да я вообще! Я могу только слово сказать, и тебя вообще со съемок выгонят!

— Ну, и стерва же ты, — Галочка даже заплакала, — я с тобой вожусь, я ответственность взяла на себя. А если что случится, ты представляешь? Никуда не пущу!

— Вот, — прошипела Мона, — если не пустишь, то, как раз — и случится.

Легли спать, отвернувшись, каждая к своей стенке. Галочка еще вставала, выходила на балкон, курила, смотрела на народ, гуляющий по набережной, на огоньки катеров в море, и ей было так обидно, что она ругала себя, на чем свет стоит — и чего высунулась? Хотела, чтобы отметили — вот, мол, какая у нас Галочка, умница! Ответственная, порядочная, да и просто — красавица! А вышло… мало того, что все шепчутся, что она, эта Мона Ли — и правда — имя такое чудное? Вообще и не девочка вовсе, а просто какая-то колдунья. Ну, — успокоила себя Галочка, — колдуньи только в сказках, говорят, правда, про каких-то бабок в деревне, и всякую ерунду про свечки на кладбище, но это все чушь и суеверия. Галочка была комсомолкой.

Глава 43

Место для съемки было выбрано неудачное. Крутой обрыв к морю, даже не уступами, а созданный осыпающейся мягкой породой, не давал возможности как-то укрепиться на нем. Снимать сверху тоже невозможно — зубчатый гребень стены скрывал наружную лесенку. Решено было снимать с крепостной башни и снизу, от ворот, где в прошлом был оборонительный ров. По сценарию Шахрияр бежала по лестнице, убитая горем после разговора с принцем, и собиралась броситься вниз. Понятно, что море не снимали.

— Да она не топиться бежит! — орал Псоу, — она не нормы ГТО по прыжкам в воду сдает! Она бросается вниз!

— Куда — вниз, — спрашивал оператор, — на землю?

— Какая земля! Это же арабы! Там песок, — Псоу нервничал, — поднимался ветер. — Она… ну, в ущелье. Вот. Бросается в ущелье. Чтобы, стало быть, погибнуть от несчастной любви. Но ее на ковре-самолете уносит Волшебник, так! Где этот… как его? Финкель?