Монах

«Сеньор Лоренцо, вы, несомненно, не раз упрекнули меня в неблагодарности и забывчивости; но клянусь вам своей невинностью, что отозваться вчера было не в моей власти. Мне трудно найти слова, чтобы описать, как странно повела себя моя сестра, узнав о вашем любезном намерении посетить нас. Она чудаковатая женщина, и хотя много у нее добрых качеств, из-за ревности ко мне часто случаются у нее необъяснимые причуды. Услышав, что ваш друг проявил некоторый интерес ко мне, она немедленно подняла тревогу: разбранила меня и настрого запретила сообщать вам, где мы живем. Но моя благодарность за предложенную помощь и… могу ли я признаться в этом?.. желание еще раз свидеться с любезнейшим доном Кристобалем не позволяют мне подчиниться ее требованиям. Посему я улучила минутку, чтобы известить вас, что проживаем мы на улице Сантьяго, четвертая дверь от дворца Альборнос, почти напротив лавки цирюльника Мигеля Коэльо. Спросить донью Эльвиру Дальфа – по приказу ее свекра сестра все еще называется своим девичьим именем. Сегодня в восемь вечера вы точно застанете нас дома, но прошу – ни слова об этом письме. Ежели вы увидитесь с графом д’Оссорио, скажите ему… я краснею, выписывая эти слова… скажите, что его присутствие будет весьма желательно симпатизирующей ему

ЛЕОНЕЛЛЕ».

Последние фразы были написаны красными чернилами, что подчеркивало густоту стыдливого румянца, залившего ее щеки от такого нарушения девической скромности.

Прочитав записку, Лоренцо сразу же отправился на поиски дона Кристобаля. Отыскать его днем не удалось, и он явился к донье Эльвире один, к бесконечному разочарованию Леонеллы. Слуга, которому он вручил свою визитную карточку, уже сообщил, что госпожа дома, и отказать в приеме Эльвира не имела повода; но она решила принять его как можно холоднее. Недовольство матери еще возросло из-за того, как изменилась в лице Антония, узнав о появлении Лоренцо; когда же юноша вошел в гостиную, она совсем перепугалась. Стройность его фигуры, оживленные черты, естественное изящество манер и речи убедили Эльвиру, что такой гость опасен для дочери. Она вознамерилась принять его с отчужденной вежливостью, выразить благодарность за намерение помочь им в делах и отказаться, дав понять, не оскорбляя, что дальнейшие визиты неприемлемы.

Эльвира в тот день плохо себя чувствовала и лежала на диване; Антония сидела за пяльцами с вышивкой, а Леонелла, одетая в пасторальном вкусе, сидела с романом Монтемайора «Диана» в руках[20]. Лоренцо не мог не предположить, что мать Антонии окажется истинной сестрой Леонеллы, еще одной дочерью «честнейшего из сапожников Кордовы». Одного взгляда ему хватило, чтобы понять свою ошибку. Черты этой женщины, хотя и тронутые временем и печалью, не утратили следов выдающейся красоты; лицо Эльвиры выражало серьезность и достоинство, смягченные добротой; она была воистину очаровательна. Лоренцо догадался, что в юности она была похожа на свою дочь, и он уже не удивлялся безрассудству покойного графа де лас Ситернас.

Эльвира приподнялась, пригласила гостя садиться и снова опустилась на диван. Антония приветствовала его с почтительной простотой и продолжила вышивать; чтобы скрыть свое смущение, она низко склонилась над пяльцами. Ее тетка также решила сыграть роль скромницы: она якобы краснела и вся дрожала, глядя в пол и ожидая комплиментов от дона Кристобаля. Сообразив, что не слышит ничего такого, она рискнула осмотреть комнату и с досадой обнаружила, что Медина пришел без него. Она не могла дожидаться, пока гость объяснит, в чем дело, и, прервав Лоренцо, который излагал поручение Раймонда, пожелала узнать, куда делся его друг.

Полагая, что с Леонеллой стоит поддерживать добрые отношения, он постарался ее утешить, слегка погрешив против истины.