Монашка и дракон

В соседней спальне и в самом деле стало тихо. Фрида заботливо поставила чашку с мясом передо мной и налила в кружку травяного чая, пахнувшего мятой и ягодами. Я сделала глоток, обожгла язык и поставила кружку, прижав ладонь к губам.

— Значит, он отпустил вас ночью, госпожа? — спросила Фрида словно ненароком.

— Да, — ответила я, думая о своем.

— Сразу отпустил? — в ее голосе послышалось разочарование, и я взглянула внимательнее.

— Нет, не сразу, — сказала я медленно, — сначала он кое-что потребовал у меня…

— Потребовал? Что же? — теперь служанка смотрела на меня с восторженным ужасом.

— Нечто возмутительное, — ответила я таинственно, подыгрывая ей.

Она подалась вперед, дрожа от нетерпения услышать о всех тех возмутительных вещах, что дракон проделал со мной.

— И с ним это происходит каждую субботу? — спросила я, указывая в стену.

Фрида кивнула и уточнила:

— Иногда он улетает, но редко.

— Улетает? Улетает из замка?

— Да, я сама видела его дважды, он понимался с Восточной башни! Жутко, скажу я вам!

«И, похоже, после этого зрелища с ума тоже она не сошла», — подумала я, припомнив слова Нантиль, а вслух спросила:

— Но чаще всего он находится в комнате?

— Чаще всего — да, госпожа. Сидит в ванне.

— В ванне?

— Каждую субботу мы наполняем для него ванну. Он сам приказал так делать.

— И никого к себе по субботам не пускает?

— Запирается изнутри, — подтвердила Фрида. — Но что он заставил вас сделать?!.

— Заставил цитировать Писание, — ответила я, удовлетворив свое любопытство.

Челюсть Фриды отвисла.

— Возмутительно, правда? — сказала я. — Заставить цитировать Писание всю ночь напролет. Я совсем не выспалась.

— О… — служанка выглядела огорошенной, но о прошедшей ночи больше расспрашивать не стала.

Мы закончили завтрак, и она унесла посуду, оставив меня одну.

Из соседней комнаты по-прежнему не доносилось ни звука. Я открыла окно, прислушиваясь, но в спальне дракона было тихо.

Ближе к вечеру ко мне пришла Нантиль и позвала прогуляться. Она выгуливала Самсона, приучая его приносить ей палку, а я сидела на скамейке возле стены, и наблюдала за ними. Нантиль ни словом не обмолвилась о вчерашнем и не проявляла любопытства. Она казалась по-детски беспечной, играя с собакой, да и слуги заметно повеселели. Фрида принесла нам имбирного чая и пирожков, и погладила Самсона по лохматой голове, угостив куриной косточкой.

Две женщины прошли мимо, весело смеясь. Они несли на головах огромные корзины с бельем, а из распахнутого окна кухни доносилось пение — кто-то распевал во все горло веселую народную песенку, отчаянно фальшивя.

— Пойдешь со мной завтра к Байе и Бреге? Только надо встать рано, чтобы успеть к началу службы, — предложила Нантиль.

Разумеется, я согласилась, и даже с радостью. Вырваться из Гранд-Мелюз пусть даже ненадолго — это было великолепно. Мы договорились встретиться в шесть утра возле замковых ворот.

Я вернулась к себе, отказавшись ужинать, потому что хотела провести вечер в спокойствии и тишине. Мой дневник обрел целых три новых страницы и даже рисунок замка Гранд-Мелюз, который я сделала по памяти. Возле Восточной башни я изобразила маленького дракона, как представляла себе этих чудовищ — змей с четырьмя лапами и двумя крыльями, чье тело волнообразно извивалось, а из пасти высовывался раздвоенный язык. Я постоянно прислушивалась — что происходит в соседней комнате? Но из спальни дракона по-прежнему не доносилось ни звука. Может, он улетел?

Помолившись, я легла спять, и спала плохо, то и дело просыпаясь. Но ночь прошла спокойно, и едва рассвело, я была готова к походу в церковь.

Нантиль ждала меня в условном месте, а рядом с ней я увидела грума — парня с перебитым носом.

— Это Офельен, — сказала она, указав на грума, и взяла меня под руку. — Он проводит нас.

Сегодня на третьей конкубине не было богатого платья и украшений, и ее темно-серый наряд был почти таким же скромным, как и мой. Она повязала на голову полосатый платок и превратилась из роскошной дамы в миловидную простолюдинку. Несмотря на ранний час, Нантиль была весела и подвижна, как птичка. Мне показалось, что ей приятнее было надеть простой наряд, чем шелк и бархат, и быть увешанной золотом.

Позевывавший стражник приподнял ворота, чтобы мы могли выйти, и отправился досыпать, а наш путь лежал через поле и опустевшие виноградники. Нантиль уверенно вела меня по тропе между рядами уложенных на землю лоз, а грум Офельен шел позади на расстоянии десяти шагов. Несколько раз я оглянулась на него, но Нантиль засмеялась и толкнула меня плечом в плечо:

— Он не опасен!

В церкви мы пробыли до полудня. Нантиль здесь все знали и вели себя с ней учтиво, как с благородной госпожой. Она уверенно провела меня к месту почти у самого алтаря, и прихожане потеснились, чтобы она могла встать там, где хотела. Когда священник читал молитву святым Байе и Бреге о счастье девичьих сердец, Нантиль наклонила голову, и я, скосив глаза, увидела, что она плачет — очень искренне, пряча слезы, совсем не напоказ.