Монстр в ее постели

Понятия не имею, зачем все это говорю, мозг уже не соображает. Но Исаев не позволяет мне уйти, одним легким движением прижимая к стене. Его ладонь проходится по моей коленке и выше, бедру, доходя до края шорт. Внутри все переворачивается, и я начинаю еще сильнее дрожать. Одна сильнее другой накатывают волны тошноты.

– Нет, очень даже неплохо. Мне нравится.

Пока я пытаюсь прийти в себя и понять, почему кружится голова: от болезни или непривычной близости мужчины, руки Вадима с легкостью распутывают пояс халата, а взгляд жадно скользит по открывшимся участкам тела. Никто и никогда так на меня не смотрел.

– Ты горячая.

– У меня температура.

– Да, – бормочет он, оказываясь слишком близко к моим губам, – и в этом смысле тоже. Ну давай… расскажи, что ты меня не хочешь. Что здесь…

Он кладет ладонь мне на низ живота, под топ.

– Ничего не отзывается, когда я рядом. Что тебя не заводит чувствовать себя несчастной героиней, ради ребенка ложащейся в постель к монстру.

Я с трудом нахожу в себе силы покачать головой, хотя кажется, что от прикосновений становится еще жарче.

– Нет? Серьезно? А мне кажется, ты слишком легко и быстро на все соглашаешься.

– Мне страшно, – срывается с моих губ.

– Боишься меня?

– Да.

Все перед глазами плывет, и я чувствую, как начинаю отключаться. Вместо того, чтобы рухнуть на пол, я приваливаюсь к груди Вадима, чувствуя, как его руки смыкаются на талии.

– Пора пить таблетку. И да, ты совершенно правильно боишься, ромашка.

Вадим

Утром мне звонит пьяная бывшая.

Я беру трубку не глядя и даже не просыпаясь, потому что давно жду возмущенных воплей Пашки на предмет внезапного карантина. Но это не Пашка и даже не заказчик. Этот голос с утра – расплата за вечер.

Стоит признаться, я не сразу смог уснуть. Богданова в атласной пижамке, бархатистая горячая кожа, сбивающееся дыхание и фантазии, которые нельзя реализовать. Пришлось отлучаться в ванную, и вовсе не для того, чтобы принять ледяной душ. На какие жертвы только не пойдет воспитанный добрый и порядочный мужчина, не желающий тревожить покой девушки.

– Лена, иди нахуй, – говорит этот самый воспитанный и кладет трубку.

Лена не сдается. Меньше всего я жду, что мне будет названивать бывшая. Если так пойдет, то придется заблокировать ее, как будто это я – баба, а Лена – тупой бывший.

– Если ты не сдохла и не собираешься хоронить моего брата, то зря звонишь. Хотя если вдруг кто-то из вас все же сдох, то могу максимум выслать поздравительную открытку.

– Я хочу поговорить, – пьяненько отзывается бывшая.

– Включи яндекс-станцию и поговори. Или тебя даже «Алиса» нахуй послала?

– Ты злишься.

– А тебе бухло притупило вполне объективный страх. Моя доброта не бесконечна. Я могу вдруг вспомнить про твое существование…

– И что? – Лена хрипло смеется. – Убьешь меня? Ты же не убийца, Исаев.

– Ты забыла материалы дела?

– Я узнала, почему ты на свободе.

– Ты и так все знала, хватит нести чушь, Лена. Мой тебе добрый совет: захлопнись и не отсвечивай. Я могу превратить твою жизнь в ад и не убивая.

– Ты совсем не скучаешь?

– Сука.

– М-м-м? – Богданова открывает глаза и сонно пытается понять, что вообще вокруг происходит.

Я силой укладываю ее обратно и говорю:

– Не ты.

Лена тут же оживляется:

– Ты не один? С женщиной? Кто она? Шлюха?

– Это ты – шлюха. А я хочу спать. Я тебя предупреждаю, Лена: еще раз позвонишь – я тебя навещу и лично отвечу на все вопросы. Только ответы тебе не понравятся.

Бесит. Кладу трубку и давно уже лежу в тишине, а бывшая тварь бесит даже когда ее не слышно. На кой хрен Лена напомнила о себе? Я почти забыл о том, что привело меня в эту убогую квартирку. Отвлекся на работу, на презабавнейшее семейство по соседству.

Богданова не спит, только ворочается. На часах пять утра. Кажется, на этом ночной сон можно считать законченным. Хотя можно будет прикорнуть днем, делать-то все равно нехрен. Пашке хорошо, он может работать из любой точки мира. В теории и я могу, но не после перерыва в пять лет. Я собирался посетить пару мероприятий и устроить с добрый десяток встреч в надежде, что хоть какая-то сыграет на еще один-другой заказ. Не судьба, придется довольствоваться телефонными разговорами и пытаться не сойти с ума от скуки.

Тяну руку к Богдановой. Вроде бы она не горячая, хотя хрен ее, эту температуру, разберешь. Но вставать за градусником лень, и во мне еще живет раздражение: я не нанимался быть ее сиделкой.

Проснулась – уже здорова.

– Кто звонил?

– Жена. Сказала, едет из командировки домой. Куда будешь ныкаться, в шкаф или на балкон?

В ее глазах мелькает что-то странное, то ли удивление, то ли непонимание. В шоке, что я был женат? Или думает, что я еще женат? А может, гадает, почему я вломился в ее квартиру, а не жены?

– А можно было выйти, чтобы поговорить?

Точно, прорезался голос – значит, отпустило. Вчера рыдала у меня в постели о том, что деточку не получится сводить в кино, а тут бойкая такая, огрызается, возмущается, при этом еще и нагло оккупировав половину дивана. Он ведь вовсе не двуспальный, мы лежим непозволительно близко для людей, не являющихся любовниками.