Читаем Монстры полностью

– У мужа покойного двадцать боевых наград. Несколько ранений. Контужен был, царство ему небесное. Вместо одной ноги протез. Левый глаз почти не видит. А все на вторых ролях, – голос Вероники поднялся на несколько тонов выше и был уже вполне различаем. Сестры оглянулись на нее с улыбкой и снова прижались к Ренату. Александр шел сзади сбоку, по обочине, ровно между передней группой и женщинами, не обращая внимания ни на кого, подбивая ногой листья

– А кто на первых ролях – они. Всю войну в тылу просидели, награбили. И теперь на деньгах сидят. Это их интернационализм такой.

– А у нас партийные должности, милиция, торговля – все Мухамедычи схватили. Только в КГБ и были русские. Это им не отдавали. И правильно. Там, единственно, был порядок. Не воровали, старались хоть что-то не для себя сделать, а для страны. Вы же понимаете, я совсем не в восторге от этой, так сказать, организации. Но приходится быть объективной. К тому же нынешние теперь из институтов там, интеллигентные, образованные. Наши с ними даже работали в одном северном монастыре.

– Вот-вот, и мой муж, Серафим Владимирович, по всяким там горкомам и обкомам ходил, медали показывал, ранения. Да все схвачено. Они же с этими, наверху, делятся. Начальник его, Исаак Львович, кого взял в заместители? Естественно – Лев Израилевич, Роман Абрамович и Семен Соломонович. Один муж русский. Нельзя было убрать. Человек заслуженный, известный в торговле еще с довоенных лет. Да и работать кто-то должен, не только с баз да магазинов себе домой таскать, – заключила она.

– А мы все перебрались кто в Москву, кто в Питер. Посмотрим, как они там сами что-нибудь сумеют. Только начальниками могут, да на базаре торговать. Каких-нибудь африканцев позовут работать, – и издала легкий смешок.

– Ну, Ренатик, ну, еще разок, – веселились и пели над его ухом сестры. Их голоса улетали, возвращались, опутывая Рената со всех сторон. Он испытывал род головокружения. – Давай, вместе, – и вскидывали его руки. Радовались. Снова вдали вспыхивали зарницы. Сестры заливались тихим сдержанным смехом. Ренат тоже не выдерживал и начинал улыбаться. Его руки постепенно наливались свинцом, и он переставал их чувствовать.

Вышли к станции. До электрички оставалось немного, минут пятнадцать. Остановились.

– Ренат, может, переночуете у нас. Места много. Вот и Александр остается, – предложила Зинаида. Александр стоял в стороне, посматривая на Рената.

– Человеку надо ехать, – встряла недовольная Вероника.

– Я не тебя спрашиваю, – отрезала Зинаида.

– Нет, нет. Спасибо. Действительно, надо ехать, – оглядывался Ренат на должную бы уже подойти электричку. Он отчетливо чувствовал, что оставаться ему не след.

Александр в стороне хранил молчание. Сестры в некотором отдалении, облокотившись о деревянную ограду, молча переглядывались.

– В другой раз обязательно. Спасибо. Было очень приятно, – бормотал он.

– Ждем. – Зинаида выразительно посмотрела на него, обернулась на Веронику, задержала на ней взгляд, затем быстро взглянула на Александра и снова оборотилась к Ренату.

Тут подошла электричка.

Приятели достигли середины Крымского моста. Остановились и, облокотившись на перила, стали рассматривать воду. Ничего интересного. Вдали, ровно по форватеру, светилось небольшое выделенное пространство. Оно уходило то вправо, то влево, то попросту исчезало из виду. Ренат напрягал зрение, пытаясь зафиксировать его. Приятель, откинувшись назад, с некоторым даже насмешливым выражением переводил взгляд с Рената на воду и обратно.

– Знаешь, – прервал он молчание, – со мной был случай. Пять лет назад. В Болгарии. В Созополе. Небольшое такое курортное место на море. Там по каменистому обрывистому берегу расположено огромное количество всяческих ресторанчиков и кафе. Готовят хорошо и недорого. Сижу, пью местное белое. Неплохое, кстати. Смотрю на море. Ничего особенного. Середина дня и дикая жара. Градусов 38, наверное, в тени. Вдруг вдали на абсолютно гладкой водяной поверхности без всякой на то причины – я же говорю, ни ветерка, ни облачка – начинает вспухать что-то. Холм такой встает водяной, и оттуда высовывается что-то. – Ренат был весь внимание. – Как здесь, – и указал на реку. Хотя ничего подобного тут и сейчас не происходило. Река была спокойна, темна и тяжела. Ренат, не оборачиваясь на нее, внимательно слушал. – Высовывается что-то непомерное. Если уж как-то попытаться определить, то зооморфное. Не подлодка. Какие там подлодки? Огромное к тому же. Постояло, пошевелилось и исчезло. Как не бывало. Я оглянулся. А никто за вином и всякими яствами даже и внимания не обратил. Понятно, море – купаться, загорать. Желания нехитрые. Вот, – приятель со значением поставил точку.

– Действительно? – с сомнением спросил Ренат.

– А что? Тебе можно, а мне нельзя? – разговор принимал немного ернический характер.

– Что мне можно? – несколько даже угрожающие произнес Ренат.

– Ладно, ладно. Пойдем, а то метро закроется.

Да, не очень-то и нужная глава.

Р

Ближе к концу какого-либо повествования

Перейти на страницу:

Все книги серии Пригов Д.А. Собрание сочинений в 5 томах

Монады
Монады

«Монады» – один из пяти томов «неполного собрания сочинений» Дмитрия Александровича Пригова (1940–2007), ярчайшего представителя поэтического андеграунда 1970–1980-x и художественного лидера актуального искусства в 1990–2000-е, основоположника концептуализма в литературе, лауреата множества международных литературных премий. Не только поэт, романист, драматург, но и художник, акционист, теоретик искусства – Пригов не зря предпочитал ироническое самоопределение «деятель культуры». Охватывая творчество Пригова с середины 1970-х до его посмертно опубликованного романа «Катя китайская», том включает как уже классические тексты, так и новые публикации из оставшегося после смерти Пригова громадного архива.Некоторые произведения воспроизводятся с сохранением авторской орфографии и пунктуации.

Дмитрий Александрович Пригов

Поэзия / Стихи и поэзия
Москва
Москва

«Москва» продолжает «неполное собрание сочинений» Дмитрия Александровича Пригова (1940–2007), начатое томом «Монады». В томе представлена наиболее полная подборка произведений Пригова, связанных с деконструкцией советских идеологических мифов. В него входят не только знаменитые циклы, объединенные образом Милицанера, но и «Исторические и героические песни», «Культурные песни», «Элегические песни», «Москва и москвичи», «Образ Рейгана в советской литературе», десять Азбук, «Совы» (советские тексты), пьеса «Я играю на гармошке», а также «Обращения к гражданам» – листовки, которые Пригов расклеивал на улицах Москвы в 1986—87 годах (и за которые он был арестован). Наряду с известными произведениями в том включены ранее не публиковавшиеся циклы, в том числе ранние (доконцептуалистские) стихотворения Пригова и целый ряд текстов, объединенных сюжетом прорастания стихов сквозь прозу жизни и прозы сквозь стихотворную ткань. Завершает том мемуарно-фантасмагорический роман «Живите в Москве».Некоторые произведения воспроизводятся с сохранением авторской орфографии и пунктуации. В ряде текстов используется ненормативная лексика.

Дмитрий Александрович Пригов

Поэзия
Монстры
Монстры

«Монстры» продолжают «неполное собрание сочинений» Дмитрия Александровича Пригова (1940–2007). В этот том включены произведения Пригова, представляющие его оригинальный «теологический проект». Теология Пригова, в равной мере пародийно-комическая и серьезная, предполагает процесс обретения универсального равновесия путем упразднения различий между трансцендентным и повседневным, божественным и дьявольским, человеческим и звериным. Центральной категорией в этом проекте стала категория чудовищного, возникающая в результате совмещения метафизически противоположных состояний. Воплощенная в мотиве монстра, эта тема объединяет различные направления приговских художественно-философских экспериментов: от поэтических изысканий в области «новой антропологии» до «апофатической катафатики» (приговской версии негативного богословия), от размышлений о метафизике творчества до описания монстров истории и властной идеологии, от «Тараканомахии», квазиэпического описания домашней войны с тараканами, до самого крупного и самого сложного прозаического произведения Пригова – романа «Ренат и Дракон». Как и другие тома собрания, «Монстры» включают не только известные читателю, но не публиковавшиеся ранее произведения Пригова, сохранившиеся в домашнем архиве. Некоторые произведения воспроизводятся с сохранением авторской орфографии и пунктуации. В ряде текстов используется ненормативная лексика.

Дмитрий Александрович Пригов

Поэзия
Места
Места

Том «Места» продолжает серию публикаций из обширного наследия Д. А. Пригова, начатую томами «Монады», «Москва» и «Монстры». Сюда вошли произведения, в которых на первый план выходит диалектика «своего» и «чужого», локального и универсального, касающаяся различных культурных языков, пространств и форм. Ряд текстов относится к определенным культурным локусам, сложившимся в творчестве Пригова: московское Беляево, Лондон, «Запад», «Восток», пространство сновидений… Большой раздел составляют поэтические и прозаические концептуализации России и русского. В раздел «Территория языка» вошли образцы приговских экспериментов с поэтической формой. «Пушкинские места» представляют работу Пригова с пушкинским мифом, включая, в том числе, фрагменты из его «ремейка» «Евгения Онегина». В книге также наиболее полно представлена драматургия автора (раздел «Пространство сцены»), а завершает ее путевой роман «Только моя Япония». Некоторые тексты воспроизводятся с сохранением авторской орфографии и пунктуации.

Дмитрий Александрович Пригов

Современная поэзия

Похожие книги

Собрание стихотворений, песен и поэм в одном томе
Собрание стихотворений, песен и поэм в одном томе

Роберт Рождественский заявил о себе громко, со всей искренностью обращаясь к своим сверстникам, «парням с поднятыми воротниками», таким же, как и он сам, в шестидесятые годы, когда поэзия вырвалась на площади и стадионы. Поэт «всегда выделялся несдвигаемой верностью однажды принятым ценностям», по словам Л. А. Аннинского. Для поэта Рождественского не существовало преград, он всегда осваивал целую Вселенную, со всей планетой был на «ты», оставаясь при этом мастером, которому помимо словесного точного удара было свойственно органичное стиховое дыхание. В сердцах людей память о Р. Рождественском навсегда будет связана с его пронзительными по чистоте и высоте чувства стихами о любви, но были и «Реквием», и лирика, и пронзительные последние стихи, и, конечно, песни – они звучали по радио, их пела вся страна, они становились лейтмотивом наших любимых картин. В книге наиболее полно представлены стихотворения, песни, поэмы любимого многими поэта.

Роберт Иванович Рождественский , Роберт Рождественский

Поэзия / Лирика / Песенная поэзия / Стихи и поэзия