Монстры

Наконец расставились. Распределились. Замерли. Редкие лошади вскидывались и поматывали головами, внезапно схваченные за шею мощными клыками свирепого неотвязного слепня, вырывавшего крупные сочащиеся куски из шеи бедного животного. И отлетали. Лошади хрипели, вздымаясь на задние ноги. Но под крепкой и неумолимой рукой всадника утихали, поматывая головой. Все замирало. В полнейшей тишине звякали уздечки и раздавались жестяные ударения металла о металл. Ждали. Ждали долго. Главные подняли руки в знак хранения непременного и абсолютного молчания. И, колико возможно, неподвижности. Изредка раздавался вверху нетерпеливый раздраженный голос какой-либо птицы, справедливо не могущей уже больше ожидать. Ей делали знак. Она тоже стихала. Смирялась. Примерялась к общему порядку.

И вот из глубины, самой сердцевины холма послышался низкий устрашающий рев. Выйдя наружу сквозь узкую, обсаженную густой низкорослой растительностью, похожую на гигантское влагалище, щель холма, он замер на входе при виде так страстно ожидавших его. Затем, после минутного настороженного и удивленного стояния, просочился сквозь тесные промежутки между расставленными людьми и лошадьми и понесся вдаль на уровне низких вершин окружающих холмов. И исчез вдали. Из той же узкой щели, прорезавшей холм от вершины до основания с западной стороны, вырвался язык ослепительного красно-оранжевого пламени, слепящего даже посреди ясного сияющего дня. Стояние открытого солнца не укротило его ярости и блеска. Это еще более усугубило ощущение испепеляющего жара. Многими овладело паническое ощущение зажатости, запертости в тесных сдавливающих металлических оболочках. Прямо как в неожиданно, ни с того ни с сего остановившемся в межэтажном промежутке лифте. Его обитатели начинают беспорядочно нажимать на все бесполезные кнопки и судорожно колотить руками в гофрированные чуть-чуть проминающиеся стенки. В полнейшей темноте, в постепенно нарастающей духоте и смятении наиболее слабые и отчаявшиеся обессиленно сползают на пол, легко и неуправляемо подергивая всем телом и издавая странные хрипы. Ужели, ужели это и есть мучительная, окончательная, бесповоротная, обнаруживаемая только через два-три дня каким-либо полусонным вахтером или полупьяным слесарем смерть только что, совсем-совсем недавно бывших еще так озабоченными своими спешными повседневными делами, а ныне безразличных уже ко всему, мягких, живых существ?!

Хотелось прямо выскочить из раскаленного железа через удушающий, узкий и не пропускающий наружу ворот. Всадники заметались внутри своей жесткой, запершей их скорлупе непроминаемого стального яйца-оболочки. У многих были заметны инстинктивные, почти петушиные поворачивания непомерно удлинившихся шей. Иван Петрович пристально и усмиряюще обернулся на них. Вроде бы отлегло. Успокоилось. Но тут лошадь, стоявшая напротив черного глубокого разреза в холме, при новом порыве обжигающего дуновения рухнула на землю, всей своей тяжестью придавив тяжелого и неповоротливого всадника. Она нелепо дергалась, пока не подбежали стоявшие на достаточном удалении оруженосцы, человек пять-семь, и общими усилиями не оттащили в сторону обмякший круп уже бездыханного животного, мгновенно покрывшегося пористой пеной и прямо на глазах запекающейся коркой почти вскипающего верхнего слоя грубой кожи и крупными кристаллизующимися столбиками соли из многочисленных капель остывающего пота. Высвободили рыцаря. Кони пятясь отступили метра на два. Снова замерли под твердой рукой всадников. Ждали. Терпение было на пределе.

Один из спутников наклонился к Ивану Петровичу:

– Надо ждать!

– Да куда уж, Семеон!

Под забралом не было видно ни выражения лица, ни блеска глаз, ни шевеления губ. Голоса звучали измененными до неузнаваемости, что даже прислушивающиеся на близком расстоянии ничего не могли бы разобрать. Разве только странное металлическое гудение, как ветра в пустом помещении.

В это время холм снова содрогнулся, и в отверстие высунулось нечто огромное, многочленистое, блестящее. Лошади отпрянули назад, хрипя, натянув повода, воротя в сторону головы с расширенными глазами, раскидывая узорчатую пену и оседая на задние ноги.

– Надо терпеть, – прошелестел всадник, оборачиваясь на замок, поднимая вверх руку, обращенную к рыцарям и так надолго безмолвно замирая.

Вот и понимай их.

А, Б и С

Необходимое Предуведомление

Данное Предуведомление, судя по заглавию, буквам обозначения и непосредственному своему назначению, должно бы, естественно, появиться в самом начале до всякого возможного последующего повествования. Так и было задумано. Так и мыслилось поначалу. Но нахлынувшие дела, заботы, тревоги! Интриги врагов!

Настойчивые просьбы друзей: В общем, рукопись отодвинулась, задвинулась в долгий ящик.