Читаем Монстры полностью

– Писатель, – уже утвердительно произнес он. – Я совета хочу спросить. Я написал роман, а моя жена с любовником своим, бухгалтером из таксопарка, украли его, – и так, понимаешь, проникновенно смотрит на меня. Шум в метро. Ничего толком не расслышать. Он вонючий наклоняется прямо к моему лицу и кричит: – Я им спешно должен перекрыть каналы передачи. Хотел бы переслать рукопись на хранение. Куда я должен обратиться? – Откуда я знаю. Никакой я не писатель. – Да? – засомневался романист. – Что-то я вам не верю. Все вы такие. – Тут как раз Беляево. Я выскочил прямо в закрывающуюся дверь. А он, прижавшись носом к окну, долго и подозрительно смотрит мне вослед. Не понимаю, то ли у них там такая невозможно изящная, иезуитская прямо, тонкая комбинация. То ли просто совершенно божественный идиот попался? Не пойму. – Приятель заговорщицки наклонился прямо к моему уху, хотя на кухне нас было только двое. Однако он конечно же был прав, прав. Осторожность никогда не помешает. Но все гораздо сложнее. Прямо немыслимая барочная прихотливость какая-то. Чушь какая-то. У меня в конторе, где я значусь на государственной службе, всякие людишки работают. – Сделал паузу, выдохнул мягкий водочный дух и заранее улыбнулся моей возможной, и даже вполне вероятной предстоящей недоверчивости. – Так вот, приходит ко мне наш бухгалтер, костистый такой, как исчадие ада, и говорит: – Женя, вы известнейший литератор, прочтите, пожалуйста, мой роман, – а он всего месяц как перешел к нам из таксопарка. Протягивает мне этот самый портфельчик: – Прочитайте, пожалуйста. Только никому не давайте. Это очень опасно. Вы, Женя, даже не можете себе представить, до чего опасно, – и смотрит так выразительно. – Некоторые охотятся за ним! – шепчет прямо-таки злодейски. Понимаешь, некоторые охотятся! За романом! – и Цыган заливисто рассмеялся. – Кто же это? – спрашиваю. – Да некоторые, возомнившие, что они написали этот мой роман и что я у них мой собственный роман выкрал. Просто уголовники какие-то. Или того хуже, сами понимаете, кто, – и делает многозначительную мину. Ужас. И смех. – Вы знаете, я человек неженатый. Так по жизни случилось. Были, конечно, варианты, но всякий раз все оборачивалось простой корыстью. Сами знаете, какое это дело – быть писателем. Понятно, трудное, но и завидное. Любой пожелал бы, да не всем дано. Правда, немногие это понимают. – А я тут при чем? – я уже начал уставать и раздражаться. Он это почувствовал, но с упорством пропагандиста продолжал: – Потерпите, потерпите. Сейчас самое важное будет. У меня сложные и интересные отношения с одной знакомой замужней дамой. В общем, понимаете. С соседкой по лестничной площадке. – И начинает излагать чудовищно-банальную историю. – Понятно. – Нет, вам непонятно! Абсолютно ничего не понятно! Не притворяйтесь! – вдруг неожиданно так осерчал на меня. Весь покраснел, руки костистые сжал, лицо кровью налилось. Как бы кондрашка не хватила. Забыл про свою конспирацию и орет на все помещение: – Не притворяйтесь, как эти жалкие люди! Вы ничего не понимаете! – Что это вы на меня кричите? На меня не надо кричать. – Извините, Женя. Я просто с детстванервный. Я довоенного рождения. Голод там, понимаете, отсутствие витаминов, родительского внимания и все подобное. Но я хочу заметить, Женя, главное, ее муж очень опасный человек. Он из органов. Он в специальном отделе по работе с литераторами. А бухгалтером притворяется. Говорит, что вот он такой холодный и выдержанный, потому что бухгалтер. А холодный он и жестокий, Женя, совсем не потому, что бухгалтер. Вы сами понимаете, почему. – Я уж окончательно запутался во всех этих бухгалтерах и их любовницах. – Жестокий он, Женя, потому что из жестоких и безжалостных органов. А бухгалтеры, кстати, очень даже эмоциональны и тонко воспринимают жизнь, вроде меня. Вы уж извините, можете верить, а можете нет, знакомая говорила, он поминал и ваше имя. Он ведь работает с литераторами. Так вот, он охотится за моей рукописью. В романе я излагаю события и привожу некоторые данные, которые не всем приятны и желательны. Я описываю некий реально существовавший проект по преображению людей посредством буквального истязания их. У них специальный монастырь на то отряжен был. – И смотрит на меня так многозначительно. – Так что подержите мою рукопись, пока я ее обратно не спрошу. – Бросает этот портфельчик на мой стол и убегает. А что мне остается? Такой расклад. А тут еще у Федота Федотыча все замели, – заключил приятель.

– А тот в метро?

– Вот, поди пойми. То ли это водевиль, состроенный Господом Богом посредством трагических и комических совпадений, то ли действительно хитрейшая игра органов.

– А твой бухгалтер сам не из этих ли? – я кивнул в дальнюю предполагаемую сторону расположения всех этих таинственных органов и их агентов.

– Шут его знает. Вроде обычный псих. Хотя, кто знает, кого они теперь туда набирают. – Он провел крупной рукой по взъерошенной голове. Влажные волосы чуть пригладились. Но не очень.

– За тобой хвоста не было?

Перейти на страницу:

Все книги серии Пригов Д.А. Собрание сочинений в 5 томах

Монады
Монады

«Монады» – один из пяти томов «неполного собрания сочинений» Дмитрия Александровича Пригова (1940–2007), ярчайшего представителя поэтического андеграунда 1970–1980-x и художественного лидера актуального искусства в 1990–2000-е, основоположника концептуализма в литературе, лауреата множества международных литературных премий. Не только поэт, романист, драматург, но и художник, акционист, теоретик искусства – Пригов не зря предпочитал ироническое самоопределение «деятель культуры». Охватывая творчество Пригова с середины 1970-х до его посмертно опубликованного романа «Катя китайская», том включает как уже классические тексты, так и новые публикации из оставшегося после смерти Пригова громадного архива.Некоторые произведения воспроизводятся с сохранением авторской орфографии и пунктуации.

Дмитрий Александрович Пригов

Поэзия / Стихи и поэзия
Москва
Москва

«Москва» продолжает «неполное собрание сочинений» Дмитрия Александровича Пригова (1940–2007), начатое томом «Монады». В томе представлена наиболее полная подборка произведений Пригова, связанных с деконструкцией советских идеологических мифов. В него входят не только знаменитые циклы, объединенные образом Милицанера, но и «Исторические и героические песни», «Культурные песни», «Элегические песни», «Москва и москвичи», «Образ Рейгана в советской литературе», десять Азбук, «Совы» (советские тексты), пьеса «Я играю на гармошке», а также «Обращения к гражданам» – листовки, которые Пригов расклеивал на улицах Москвы в 1986—87 годах (и за которые он был арестован). Наряду с известными произведениями в том включены ранее не публиковавшиеся циклы, в том числе ранние (доконцептуалистские) стихотворения Пригова и целый ряд текстов, объединенных сюжетом прорастания стихов сквозь прозу жизни и прозы сквозь стихотворную ткань. Завершает том мемуарно-фантасмагорический роман «Живите в Москве».Некоторые произведения воспроизводятся с сохранением авторской орфографии и пунктуации. В ряде текстов используется ненормативная лексика.

Дмитрий Александрович Пригов

Поэзия
Монстры
Монстры

«Монстры» продолжают «неполное собрание сочинений» Дмитрия Александровича Пригова (1940–2007). В этот том включены произведения Пригова, представляющие его оригинальный «теологический проект». Теология Пригова, в равной мере пародийно-комическая и серьезная, предполагает процесс обретения универсального равновесия путем упразднения различий между трансцендентным и повседневным, божественным и дьявольским, человеческим и звериным. Центральной категорией в этом проекте стала категория чудовищного, возникающая в результате совмещения метафизически противоположных состояний. Воплощенная в мотиве монстра, эта тема объединяет различные направления приговских художественно-философских экспериментов: от поэтических изысканий в области «новой антропологии» до «апофатической катафатики» (приговской версии негативного богословия), от размышлений о метафизике творчества до описания монстров истории и властной идеологии, от «Тараканомахии», квазиэпического описания домашней войны с тараканами, до самого крупного и самого сложного прозаического произведения Пригова – романа «Ренат и Дракон». Как и другие тома собрания, «Монстры» включают не только известные читателю, но не публиковавшиеся ранее произведения Пригова, сохранившиеся в домашнем архиве. Некоторые произведения воспроизводятся с сохранением авторской орфографии и пунктуации. В ряде текстов используется ненормативная лексика.

Дмитрий Александрович Пригов

Поэзия
Места
Места

Том «Места» продолжает серию публикаций из обширного наследия Д. А. Пригова, начатую томами «Монады», «Москва» и «Монстры». Сюда вошли произведения, в которых на первый план выходит диалектика «своего» и «чужого», локального и универсального, касающаяся различных культурных языков, пространств и форм. Ряд текстов относится к определенным культурным локусам, сложившимся в творчестве Пригова: московское Беляево, Лондон, «Запад», «Восток», пространство сновидений… Большой раздел составляют поэтические и прозаические концептуализации России и русского. В раздел «Территория языка» вошли образцы приговских экспериментов с поэтической формой. «Пушкинские места» представляют работу Пригова с пушкинским мифом, включая, в том числе, фрагменты из его «ремейка» «Евгения Онегина». В книге также наиболее полно представлена драматургия автора (раздел «Пространство сцены»), а завершает ее путевой роман «Только моя Япония». Некоторые тексты воспроизводятся с сохранением авторской орфографии и пунктуации.

Дмитрий Александрович Пригов

Современная поэзия

Похожие книги

Собрание стихотворений, песен и поэм в одном томе
Собрание стихотворений, песен и поэм в одном томе

Роберт Рождественский заявил о себе громко, со всей искренностью обращаясь к своим сверстникам, «парням с поднятыми воротниками», таким же, как и он сам, в шестидесятые годы, когда поэзия вырвалась на площади и стадионы. Поэт «всегда выделялся несдвигаемой верностью однажды принятым ценностям», по словам Л. А. Аннинского. Для поэта Рождественского не существовало преград, он всегда осваивал целую Вселенную, со всей планетой был на «ты», оставаясь при этом мастером, которому помимо словесного точного удара было свойственно органичное стиховое дыхание. В сердцах людей память о Р. Рождественском навсегда будет связана с его пронзительными по чистоте и высоте чувства стихами о любви, но были и «Реквием», и лирика, и пронзительные последние стихи, и, конечно, песни – они звучали по радио, их пела вся страна, они становились лейтмотивом наших любимых картин. В книге наиболее полно представлены стихотворения, песни, поэмы любимого многими поэта.

Роберт Иванович Рождественский , Роберт Рождественский

Поэзия / Лирика / Песенная поэзия / Стихи и поэзия