Монстры

Неожиданно припомнилось, как на памятном торжестве-юбилее великого Пастернака после ряда известных мудрых выступлений на подиум поднялся красивый седеющий южно-корейский профессор. Улыбнулся. Аудитория благожелательно заулыбалась в ответ. Тихим умиротворяющим голосом через женского переводчика, звучавшего решительно и несколько резковато, он мило попросил прощения, что, увы, не говорит по-русски. Бывает. Все умилились его вежливости.

– К сожалению, – продолжал он, – я не знаю и английского. – Зал отметил про себя эту особенность южно-корейского высшего образования. Да ведь и профессором он оказался древнекорейской литературы. Тоже незазорно – великая, видимо, литература, правда не ведомая практически никому из сидевших в зале. Дальше следовало, что он вообще ничего не читал из русского, включая и нашего юбилейного Пастернака. Но он видел (естественно, не понимая английского, очевидно, в сопровождении корейских субтитров) фильм «Доктор Живаго» и был поражен мощью пастернаковского гения.

И я, и я тоже был поражен этой мощью, сумевшей, пройдя столько искривляющих линз неведения и непонимания, все-таки точно поразить в самое нежное сердце чувствительного южного корейца. И действительно, все слитое и отсеянное, отброшенное прозаическое сладострастие вряд ли могло бы поразить нашего корейца с большей силой. Я как раз об этом.

Воздержимся от каких-либо комментариев.

С-2

Маленький дополнительный кусочек

По прошествии некоторого времени я неожиданно вспомнил, что выпала одна существенная глава. Выпала не только из текста, но совершенно изгладилась из моей памяти. И вот вспомнилась.

Речь шла там о каких-то неведомых и непереносимых для человеков страшенных существах. Собственно, размера они были невеликого и вида неужасающего, как можно было бы себе, по привычке, представить. Так вспоминается. И вспоминается с моментальным содроганием спинной кожи вдоль всего позвоночника, стремительно промерзающего каждым своим отдельным костистым позвоночком. Как бывает при быстром оглядывании темной ночью за спину на звуки показавшихся шагов. Оглядываешься – никого. Отворачиваешься – опять шаги. Оборачиваешься – снова никого. Хоть погибай!

Так же и с этими ужасающими существами. Губительные действия и невозможность одолеть их или отвести в сторону последствия вмешательств в человеческую жизнь были просто непереносимы. Все, казалось, складывалось в пользу пришельцев. Правда, опять-таки с окончательной достоверностью, нельзя было назвать их пришельцами. Пришли ли они откуда-то издалека, из неведомых областей вселенной, из космических провалов, либо явились простым местным порождением? Следствием неведомых генетических сдвигов или мутаций – неизвестно. Неведомо. И было действительно страшно – почти полное истребление человеческого рода. Как всегда в подобных случаях, надвигающаяся погибель представлялась практически неизбежной. Это описывалось в опущенной главе с бесконечными подробностями и ужасающими деталями, не способными быть удержанными ничьей памятью буквально через три-четыре дня после прочтения. Вот и не удержалось.

Как обычно, спасение, способ избавления обнаружился неожиданно. В неожиданном месте и неожиданным образом. Данные существа, понятно, какими бы они ни представлялись невероятными и нечеловеческими, должны были как-то размножаться – двоиться, троиться, четвериться, возникать из воздуха, отслаивать от себя, вытряхивать из рукава, выдавливать по капле, выпускать изо рта или из заднего прохода, из какой-либо внутренней полости свои порождения. В общем, что-то в этом роде. Эти же, как обнаружилось позднее, достаточно мучительным образом производили из своих кожных пор некие квазибиологические порождения, откладывая их в темных прохладных и укрытых местах, где те медленно подрастали.

Группа оставшихся, спасшихся мужественных представителей рода человеческого, сложными путями уходя от преследования, попадает в некое просторное сельское помещение. В поисках чаемого отдыха после многодневных истомляющих переходов все поспешно забиваются в угол, закиданный старой, слежавшейся преющей соломой. Там тепло. Там и обнаруживают они странных, скользких, мелких, пищащих и ползающих созданий. Вид их мерзковатых тел, словно обмотанных сизоватой слюной, отталкивающ. Но по естественной для человека жалости ко всякого рода беспомощным детским существам люди пытаются как-то помочь им и приласкать. Те пищат наподобие котят и сами ласкаются. Что возьмешь с неразумных малышей? Да, пищат и ласкаются к людям, не предполагая своего будущего неимоверного предназначения. Их трогательный и беззащитный вид располагает к себе и даже забавляет. Особенно случившихся здесь детишек. Вернее, всего одной оставшейся девочки. Она под ласковые, утомленные, временно умиротворенные и даже умиленные взгляды взрослых начинает играть и забавляться с ними. Они охотно отвечают на ее предложение и, смешно переваливаясь с ноги на ногу, припадая всем животом к земляному полу сельского помещения, забавно попискивают и тянутся к девочке.