Читаем Монстры полностью

– Как будто не было. Несколько раз твой дом обходил, возвращался к метро.

Что мне оставалось делать?

На следующий же день, от греха подальше, я, со всяческими предосторожностями и проглядываниями своей недолжной и опасной литературы, наиболее неприятные книжечки и заодно этот портфельчик свез к дальнему родственнику. Сложил все у него на антресолях, в так называемый «холодильник».

– Ремонт, что ли? – поинтересовался опытный в житейских, но отнюдь не диссидентских делах родственник. – По зиме-то? Ну, ты мастак. Позвал бы весной, я тебе зараз все и бесплатно, – у нас давно установились с ним отношения нерадивого подростка и добродушно-поучающего, снисходительного и терпимого взрослого. Хотя он меня лет на пятнадцать помоложе. Хотя и на сантиметров десять и килограммов на сорок крупнее. Он все знал и умел. Я ни в чем подобном не ведал толка и внимал его наставлениям, впрочем без всякой последующей пользы для себя.

– Пусть полежит, – неумело и неубедительно изворачивался я.

– Может, отложишь? Хочешь чаю? Классная смесь. Прямо твой любимый Китай, – и добродушно расхихикался неожиданно тонким голосом.

Я прошел в кухню. Он, опередив меня, почти протискиваясь по стеночке узкой квартиры своим массивным телом, заспешил к плите, где уже услужливо пыхтел огромный алюминиевый чайник с крупными китайскими розами по бокам. На столе стоял почти такой же, но крутобокий и фарфоровый.

– Слыхал, – начал он, с шумом устраивая свое крупное тело на весьма изящненькую, по моде тех времен, кухонную табуреточку и начиная процедуру заварки, – какой-то мужик зарубил топором жену и ее любовника из-за романа.

– Из-за любови?

– Да нет – рукопись. Книга. Вот твои писатели! Инженеры, мать их, человеческих туш! – и незлобно рассмеялся своей почти детской шутке. – В газете пишут. Сейчас отыщу. – Поднялся и вышел в прихожую. Сквозь проем я видел, как он, склонившись, роется в стопке газет, аккуратно сложенных на маленьком столике возле входной двери. Не нашел. Вернулся к столу. – Жена, наверное, унесла на работу своим бабам показать. Этот писатель говорит, что жена с любовником за ним следили, хотели роман выкрасть, чтобы затем под своим именем опубликовать. А роман про тайны какие-то и про Тарусу. Говорят, он в ГБ служил в большом чине в особо секретном отделе. А притворялся бухгалтером. Ну, такая у него была гебешная легенда. Что-то там на службе не сложилось и его поперли. Следишь? – Впрочем я, как и Цыган, вполне уже запутался во всем этом. Мой простоватый же родственник на удивление легко ориентировался в хитросплетениях детективной истории. – Какие-то секретные данные из своей прошлой деятельности изложил. Высоких шишек на чистую воду вывел. А у них подобное не прощается.

Посапывая, я втягивал в себя нестерпимо горячий и пахучий «прямо твой Китай». И вправду, это был если и не Китай, то, во всяком случае, не Россия конца семидесятых XX века.

– И исчез. Скорее всего, свои сбагрили куда-нибудь или втихаря пришили, – добродушно завершил родственник и хлопнул меня по спине своей мощной дланью. Я поперхнулся. – Извини. Ты бы на дачу ко мне летом наведался. Покупаешься, отъешься, а то вон какой доходяга стал.

– Да, да. Непременно. Пусть у тебя полежит.

– Пусть, – легко согласился он, тут же на моих глазах примостив портфельчик на антресоли, расположенные прямо над невысоким входным коридорчиком. «Ну и ладненько», – с облегчением подумал я тогда про себя. – С ремонтом, может, до весны подождешь? Я быстро все обустрою. Кстати, тот, другой, тоже бухгалтером был.

– Кто – другой?

– Тот, который убил, и тот, которого убили, – оба были бухгалтерами.

Вернувшись домой, я позвонил Цыгану. Мне ответили, что он уехал в срочную командировку от своей липовой конторы.

– А когда будет? – не знали. Или не хотели говорить.

– Кто звонит?

– Приятель.

– Как зовут?

– Кого?

– Кого, кого! Приятеля. Вас как зовут? – настаивал осмысленный мужской голос. – Номер телефона не оставите?

– Зачем вам мой номер? – исполнился я пущей недоверчивости. – Он знает мой номер.

Года через два Цыган неожиданно звонит мне сам.

– Где пропадал?

– Долго рассказывать. Уезжаю.

– Да, – спохватываюсь я, – помнишь, ты мне давал маленький портфельчик? Ну, с рукописью этого бухгалтера. Его еще, кажется, зарубил муж любовницы. Тоже бухгалтер. Или он сам зарубил их – запутаешься. – В телефоне молчание. – Алло, алло! Может, заберешь?

– Да, да, – отвечал мне неуверенный голос Цыгана. Я даже засомневался, он ли? – Как-нибудь потом, – не выказал никакой заинтересованности голос. – Я про бухгалтера просто так наплел. Это моя рукопись.

– Твоя? – несколько опешил я, хотя подобного поворота событий и следовало бы ожидать. «Господи! – почти воскликнул я про себя. – Что же я за такой идиот доверчивый! Сколько жизнь ни учит, ни бьет – все наивным и доверчивым помру!»

Перейти на страницу:

Все книги серии Пригов Д.А. Собрание сочинений в 5 томах

Монады
Монады

«Монады» – один из пяти томов «неполного собрания сочинений» Дмитрия Александровича Пригова (1940–2007), ярчайшего представителя поэтического андеграунда 1970–1980-x и художественного лидера актуального искусства в 1990–2000-е, основоположника концептуализма в литературе, лауреата множества международных литературных премий. Не только поэт, романист, драматург, но и художник, акционист, теоретик искусства – Пригов не зря предпочитал ироническое самоопределение «деятель культуры». Охватывая творчество Пригова с середины 1970-х до его посмертно опубликованного романа «Катя китайская», том включает как уже классические тексты, так и новые публикации из оставшегося после смерти Пригова громадного архива.Некоторые произведения воспроизводятся с сохранением авторской орфографии и пунктуации.

Дмитрий Александрович Пригов

Поэзия / Стихи и поэзия
Москва
Москва

«Москва» продолжает «неполное собрание сочинений» Дмитрия Александровича Пригова (1940–2007), начатое томом «Монады». В томе представлена наиболее полная подборка произведений Пригова, связанных с деконструкцией советских идеологических мифов. В него входят не только знаменитые циклы, объединенные образом Милицанера, но и «Исторические и героические песни», «Культурные песни», «Элегические песни», «Москва и москвичи», «Образ Рейгана в советской литературе», десять Азбук, «Совы» (советские тексты), пьеса «Я играю на гармошке», а также «Обращения к гражданам» – листовки, которые Пригов расклеивал на улицах Москвы в 1986—87 годах (и за которые он был арестован). Наряду с известными произведениями в том включены ранее не публиковавшиеся циклы, в том числе ранние (доконцептуалистские) стихотворения Пригова и целый ряд текстов, объединенных сюжетом прорастания стихов сквозь прозу жизни и прозы сквозь стихотворную ткань. Завершает том мемуарно-фантасмагорический роман «Живите в Москве».Некоторые произведения воспроизводятся с сохранением авторской орфографии и пунктуации. В ряде текстов используется ненормативная лексика.

Дмитрий Александрович Пригов

Поэзия
Монстры
Монстры

«Монстры» продолжают «неполное собрание сочинений» Дмитрия Александровича Пригова (1940–2007). В этот том включены произведения Пригова, представляющие его оригинальный «теологический проект». Теология Пригова, в равной мере пародийно-комическая и серьезная, предполагает процесс обретения универсального равновесия путем упразднения различий между трансцендентным и повседневным, божественным и дьявольским, человеческим и звериным. Центральной категорией в этом проекте стала категория чудовищного, возникающая в результате совмещения метафизически противоположных состояний. Воплощенная в мотиве монстра, эта тема объединяет различные направления приговских художественно-философских экспериментов: от поэтических изысканий в области «новой антропологии» до «апофатической катафатики» (приговской версии негативного богословия), от размышлений о метафизике творчества до описания монстров истории и властной идеологии, от «Тараканомахии», квазиэпического описания домашней войны с тараканами, до самого крупного и самого сложного прозаического произведения Пригова – романа «Ренат и Дракон». Как и другие тома собрания, «Монстры» включают не только известные читателю, но не публиковавшиеся ранее произведения Пригова, сохранившиеся в домашнем архиве. Некоторые произведения воспроизводятся с сохранением авторской орфографии и пунктуации. В ряде текстов используется ненормативная лексика.

Дмитрий Александрович Пригов

Поэзия
Места
Места

Том «Места» продолжает серию публикаций из обширного наследия Д. А. Пригова, начатую томами «Монады», «Москва» и «Монстры». Сюда вошли произведения, в которых на первый план выходит диалектика «своего» и «чужого», локального и универсального, касающаяся различных культурных языков, пространств и форм. Ряд текстов относится к определенным культурным локусам, сложившимся в творчестве Пригова: московское Беляево, Лондон, «Запад», «Восток», пространство сновидений… Большой раздел составляют поэтические и прозаические концептуализации России и русского. В раздел «Территория языка» вошли образцы приговских экспериментов с поэтической формой. «Пушкинские места» представляют работу Пригова с пушкинским мифом, включая, в том числе, фрагменты из его «ремейка» «Евгения Онегина». В книге также наиболее полно представлена драматургия автора (раздел «Пространство сцены»), а завершает ее путевой роман «Только моя Япония». Некоторые тексты воспроизводятся с сохранением авторской орфографии и пунктуации.

Дмитрий Александрович Пригов

Современная поэзия

Похожие книги

Собрание стихотворений, песен и поэм в одном томе
Собрание стихотворений, песен и поэм в одном томе

Роберт Рождественский заявил о себе громко, со всей искренностью обращаясь к своим сверстникам, «парням с поднятыми воротниками», таким же, как и он сам, в шестидесятые годы, когда поэзия вырвалась на площади и стадионы. Поэт «всегда выделялся несдвигаемой верностью однажды принятым ценностям», по словам Л. А. Аннинского. Для поэта Рождественского не существовало преград, он всегда осваивал целую Вселенную, со всей планетой был на «ты», оставаясь при этом мастером, которому помимо словесного точного удара было свойственно органичное стиховое дыхание. В сердцах людей память о Р. Рождественском навсегда будет связана с его пронзительными по чистоте и высоте чувства стихами о любви, но были и «Реквием», и лирика, и пронзительные последние стихи, и, конечно, песни – они звучали по радио, их пела вся страна, они становились лейтмотивом наших любимых картин. В книге наиболее полно представлены стихотворения, песни, поэмы любимого многими поэта.

Роберт Иванович Рождественский , Роберт Рождественский

Поэзия / Лирика / Песенная поэзия / Стихи и поэзия