Читаем Монстры полностью

Я видел детенышей неведомых отвратительных и кровожадных существ. Все они в этой своей общемладенческой как бы невинности и неумышленности производили впечатление трогательных беззащитных порождений. Помещавшиеся в одной руке сразу трое крохотных аллигатеренков прямо умилительно до слез тянули свои длинненькие шейки, пытаясь вырваться неведомо куда. В общем-то ведомо. На простор, где они вырастут в страшных и отвратительных взрослых аллигаторов, пожирающих вокруг себя все что ни попадя! Но это потом. Как бы даже и в другой жизни, непомнящей, неведающей о чистом и невинном детстве. А и, к примеру, те же людские детки! Растишь их, растишь. Маленьких, мягеньких, трогательных. Тратишь на них дорогое невосполнимое время своей краткой жизни. А в результате вырастает неведомо что – убийцы! Губители человеческих душ! Истребители целых народов и цивилизаций! Гитлеры! Сталины! Берии! Нероны и Навуходоносоры! Атиллы! Дзержинские! Иди Амины! Чикатиллы! Карлосы Ильичи! Меркадоры, Пиночеты, Джеки Потрошители, Мосгазы, Судоплатовы, Бен Ладены! Я уж не поминаю всяких там управдомов, контролеров, инспекторов, руководителей администраций и министерств, начальников и столоначальников! Эх, да ладно. А жизнь между тем и прошла:

Описываемая же картина выглядела действительно умилительной. В открытую дверь просматривается глубокое спокойное пространство сельских пейзажей, украшенных заброшенными полями, пустынными и безлюдными по вышеуказанной причине нашествия губительных и безжалостных захватчиков. Вдали синеет тоненькая полоска леса.

Расслабились. Потянуло на сон. Только один, главный, харизматический лидер, выдвинутый на эту роль странными и невероятными событиями, не может себе позволить этого. Он полон ответственности, напряжения и готовности. Он исполнен тяжелых предчувствий. И он прав.

С шумом распахивается дверь. Прямо-таки слетает с петель. И в сарай или какое-то подобное же сельскохозяйственно-усадебное помещение, где все это происходит, вламывается преследующее беглецов чудище. Оно, как я уже говорил, на вид даже и не очень чудовищно. Даже человекоподобно во всех своих измерениях и размерах. Ну, может быть, чуть-чуть массивнее и угловатее. Но от всей его фигуры исходят немыслимые энергетические излучения. Извивающиеся молнии и электрические всплески. Облик его ужасен. Оно свирепо и торжествующе оглядывается. С неимоверным сопровождающим треском и прямо-таки вскипанием окружающей атмосферы делает шаг вперед. Два шага. Три. И замирает, обмирает, видя своих котят в руках жалких человеческих существ. Да, да, и ему не чужды, как оказывается, эти слабости всех чающих и страждущих продолжения своего недолговечного рода. Пусть и отвратительного. Отвратительного, понятно, на наш взгляд. Руки делают неожиданный для его мощи и всепобедимости слабый предостерегающий жест. Пальцы пошевеливаются вяло и как-то беспомощно. Чудище застывает. На лице появляется отвратительная гримаса непонятного, но ясно читаемого страдания. Оно, возможно, даже чуть-чуть бледнеет, если бы подобное можно было проглядеть человечьим взглядом сквозь жесткое, корявое, почти древесное покрытие всего лица и тела. Люди в ответ сбиваются в кучу в дальнем углу сарая и, подрагивая, прижимаются к хлипкой стенке. Подтаскивают к себе девочку с несколькими попискивающими скользкими существами. Чудище не движется, но уже как бы даже и в мольбе протягивает руки по направлению к группке испуганных беглецов. И тут лидер, мужественный, не теряющийся ни в какой катастрофической ситуации, сообразительный, быстро и многократно переводя взгляд с искаженного гримасой чудища на котят в руках девочки, догадывается.

– Постойте, постойте, – шепчет он, – кажется, догадываюсь.

– Бежим, бежим! – истерически вскрикивает нервная и чувственная женщина, мать девочки. Она делает попытку вскочить. Многие руки удерживают ее. – Бежим! Бежим! – бормочет бедная невменяемая женщина. Потом забивается в самый дальний угол сарая. – Не надо, не провоцируйте его! – и прижимает изящные пораненные руки к разорванной розовой блузке на полуобнажившейся груди.

– Тихо, – сурово произносит герой. Медленными, плавными движениями, чтобы не спугнуть злодея, протягивает руки к девочке и хочет забрать котят. Девочка, защищая, прижимает их к себе.

– Ну, милая, – шепчет герой, не отрывая пристального пытливого взгляда стальных глаз от чудища, – дай мне. – Мягко высвобождает детенышей из тонких безвольных девочкиных рук и, загораживая собой ребенка, по-прежнему не спускает взгляда с невероятного существа.

Перейти на страницу:

Все книги серии Пригов Д.А. Собрание сочинений в 5 томах

Монады
Монады

«Монады» – один из пяти томов «неполного собрания сочинений» Дмитрия Александровича Пригова (1940–2007), ярчайшего представителя поэтического андеграунда 1970–1980-x и художественного лидера актуального искусства в 1990–2000-е, основоположника концептуализма в литературе, лауреата множества международных литературных премий. Не только поэт, романист, драматург, но и художник, акционист, теоретик искусства – Пригов не зря предпочитал ироническое самоопределение «деятель культуры». Охватывая творчество Пригова с середины 1970-х до его посмертно опубликованного романа «Катя китайская», том включает как уже классические тексты, так и новые публикации из оставшегося после смерти Пригова громадного архива.Некоторые произведения воспроизводятся с сохранением авторской орфографии и пунктуации.

Дмитрий Александрович Пригов

Поэзия / Стихи и поэзия
Москва
Москва

«Москва» продолжает «неполное собрание сочинений» Дмитрия Александровича Пригова (1940–2007), начатое томом «Монады». В томе представлена наиболее полная подборка произведений Пригова, связанных с деконструкцией советских идеологических мифов. В него входят не только знаменитые циклы, объединенные образом Милицанера, но и «Исторические и героические песни», «Культурные песни», «Элегические песни», «Москва и москвичи», «Образ Рейгана в советской литературе», десять Азбук, «Совы» (советские тексты), пьеса «Я играю на гармошке», а также «Обращения к гражданам» – листовки, которые Пригов расклеивал на улицах Москвы в 1986—87 годах (и за которые он был арестован). Наряду с известными произведениями в том включены ранее не публиковавшиеся циклы, в том числе ранние (доконцептуалистские) стихотворения Пригова и целый ряд текстов, объединенных сюжетом прорастания стихов сквозь прозу жизни и прозы сквозь стихотворную ткань. Завершает том мемуарно-фантасмагорический роман «Живите в Москве».Некоторые произведения воспроизводятся с сохранением авторской орфографии и пунктуации. В ряде текстов используется ненормативная лексика.

Дмитрий Александрович Пригов

Поэзия
Монстры
Монстры

«Монстры» продолжают «неполное собрание сочинений» Дмитрия Александровича Пригова (1940–2007). В этот том включены произведения Пригова, представляющие его оригинальный «теологический проект». Теология Пригова, в равной мере пародийно-комическая и серьезная, предполагает процесс обретения универсального равновесия путем упразднения различий между трансцендентным и повседневным, божественным и дьявольским, человеческим и звериным. Центральной категорией в этом проекте стала категория чудовищного, возникающая в результате совмещения метафизически противоположных состояний. Воплощенная в мотиве монстра, эта тема объединяет различные направления приговских художественно-философских экспериментов: от поэтических изысканий в области «новой антропологии» до «апофатической катафатики» (приговской версии негативного богословия), от размышлений о метафизике творчества до описания монстров истории и властной идеологии, от «Тараканомахии», квазиэпического описания домашней войны с тараканами, до самого крупного и самого сложного прозаического произведения Пригова – романа «Ренат и Дракон». Как и другие тома собрания, «Монстры» включают не только известные читателю, но не публиковавшиеся ранее произведения Пригова, сохранившиеся в домашнем архиве. Некоторые произведения воспроизводятся с сохранением авторской орфографии и пунктуации. В ряде текстов используется ненормативная лексика.

Дмитрий Александрович Пригов

Поэзия
Места
Места

Том «Места» продолжает серию публикаций из обширного наследия Д. А. Пригова, начатую томами «Монады», «Москва» и «Монстры». Сюда вошли произведения, в которых на первый план выходит диалектика «своего» и «чужого», локального и универсального, касающаяся различных культурных языков, пространств и форм. Ряд текстов относится к определенным культурным локусам, сложившимся в творчестве Пригова: московское Беляево, Лондон, «Запад», «Восток», пространство сновидений… Большой раздел составляют поэтические и прозаические концептуализации России и русского. В раздел «Территория языка» вошли образцы приговских экспериментов с поэтической формой. «Пушкинские места» представляют работу Пригова с пушкинским мифом, включая, в том числе, фрагменты из его «ремейка» «Евгения Онегина». В книге также наиболее полно представлена драматургия автора (раздел «Пространство сцены»), а завершает ее путевой роман «Только моя Япония». Некоторые тексты воспроизводятся с сохранением авторской орфографии и пунктуации.

Дмитрий Александрович Пригов

Современная поэзия

Похожие книги

Собрание стихотворений, песен и поэм в одном томе
Собрание стихотворений, песен и поэм в одном томе

Роберт Рождественский заявил о себе громко, со всей искренностью обращаясь к своим сверстникам, «парням с поднятыми воротниками», таким же, как и он сам, в шестидесятые годы, когда поэзия вырвалась на площади и стадионы. Поэт «всегда выделялся несдвигаемой верностью однажды принятым ценностям», по словам Л. А. Аннинского. Для поэта Рождественского не существовало преград, он всегда осваивал целую Вселенную, со всей планетой был на «ты», оставаясь при этом мастером, которому помимо словесного точного удара было свойственно органичное стиховое дыхание. В сердцах людей память о Р. Рождественском навсегда будет связана с его пронзительными по чистоте и высоте чувства стихами о любви, но были и «Реквием», и лирика, и пронзительные последние стихи, и, конечно, песни – они звучали по радио, их пела вся страна, они становились лейтмотивом наших любимых картин. В книге наиболее полно представлены стихотворения, песни, поэмы любимого многими поэта.

Роберт Иванович Рождественский , Роберт Рождественский

Поэзия / Лирика / Песенная поэзия / Стихи и поэзия