Читаем Монстры полностью

– Да брось. – Ренат никак не мог уловить, ухватить сути настойчивости Андрея и прямо-таки внутренней его ярости. – Чушь какая-то, – по своей наивности и темности, а также по общей невинности и непродвинутости всего тогдашнего идеалистического времени Ренат все никак не мог соотнести свои невнятные знания об этом сомнительном предмете и отрывочные слухи с реальной окружающей его повседневной действительностью.

– Нет, не чушь. Не чушь! – лоб Андрея мгновенно покрылся непонятного свойства крупными красноватыми пятнами. В тонких трещинках проступали мелкие, мельчайшие прямо, как сыпь, пурпурные капельки. Они медленно высыхали, оставляя желтоватые выпуклые крапинки. Ренат внимательно следил процесс их образования. – Ох, бедный, бедный Александр Константинович. – Андрей вдруг радостно даже не засмеялся, а как-то так мелко и противно захихикал. Вскинул руку, задел поврежденную бровь, из нее снова хлынул поток ослепительно алой крови. Ренат поднялся, стремительно пересек полупустое помещение, подошел к стойке и, перегнувшись, стал выглядывать в приоткрытую дверь хоть кого-нибудь из обслуживающего персонала.

– Чего тебе? – подозрительно высунулось усатое лицо.

– Аптечка есть?

– Какая, на хуй, аптечка?

Отодвинув его крупным телом, появилась знакомая женщина.

– На, возьми салфетки, – вскинула она приятно округлую, обнаженную до плеча руку. – Аптечку ему! – адресовалась она за поддержкой укрывшемуся в подсобке компаньону. Взгляд Рената на момент застыл, словно прикованный к явленной исключительно ему округлой, как бы самоотдельной, женской руке. – Предупреждала ведь, не связывайся. – И бросила взгляд на веселящуюся компанию в углу у входа. Там все было спокойно и даже пристойно. – Иди. Чего уставился? – Ренат оторвался от видения ее обнаженной руки и перевел взгляд на правильное лицо, немного подпорченное постоянной жесткой гримасой полноватых губ. Стареющее лицо. Она заметила. Ей это не понравилось. Она недовольно сузила глаза.

Ренат взял ворох топорщившихся бумажных салфеток, новый стакан водки и, лавируя между столами, поспешил к Андрею. Тот, забывшись, лежал на столе в обширной, уже подзастывшей луже крови. Ренат тронул его за плечо. Тот не отозвался. Приподняв одной рукой безвольную, тяжелую, крупную голову Андрея и держа ее на весу, Ренат стал промывать водкой красный, широко разошедшийся шрам на брови, обнаживший какие-то внутренние сизые и слизистые непроглядываемые глубинные пространства. Края тонкой отогнутой кожи заворачивались внутрь. Одной рукой Ренату было трудно совладать с их как бы противостоянием. Кое-как справившись, промыв шрам, заклеил его тонкой полоской бумаги, оторванной от салфетки. Не опуская головы друга, выплеснул немного водки на пластмассовую поверхность и оставшимися салфетками попытался протереть окровавленный стол. Безуспешно. Только размазал кровь по всей мутной плоскости. Стало весьма неаппетитно. Ренат огляделся в поисках свободного стола, но все было занято, засижено однообразными, неразличаемыми серыми фигурками, вдвоем-втроем или в одиночестве склонившимися над стаканами или бокалами алкоголя. Это показалось странным. Действительно странно. По причине позднего времени многие уже покидали помещения. Но, видимо, их тут же замещали другие. Правда, проникавшие незамеченными. Тайком. Почти бойцами невидимого фронта. Некие фантомы. Тени. Ниндзя нашего северного мутного края. Они неслышно проскальзывали, быстро рассаживаясь по освободившимся местам, принимая вид вполне обычных, ничем не отличающихся посетителей. Но опытный и пристрастный взгляд тут же бы определил их злостно-притворную иноприродность. Хотя, зачем им было притворяться? И от кого хорониться? Тут полно своих подобных. Таких же немыслимых. Неописуемых и запредельных. Так что непонятно, кто из них перед кем притворялся.

Окружающий шум куда-то исчез. Остался только томительный звон, словно производимый мириадами мелких металлических насекомых. Он вплотную приблизился к ушам, отстранив, заглушив все прочие голоса и звучания. Ренат почувствовал тонкие покалывания в руках и ногах. Стало несколько томительно и тревожно. Крупное лицо очнувшегося Андрея приблизилось вплотную. Огромное, белое, ожесточенное и четкое до стереоскопической рези в глазах, превратившись через несколько секунд в мутное расплывающееся желтоватое пятно. И исчезло за спиной. Ренат только чувствовал скорость его исчезновения и странное свечение там, сзади. Стало пусто. И полнейшее отсутствие всяческих звуков. Это длилось какое-то неопределенное время. Постепенно опять вернулся шум обитаемого питейного заведения и многочисленные вялые и невыразительные лица. И лицо Андрея с теми же красноватыми пятнышками на лбу.

– Я тебе, сука, отстану! – Ренат обернулся. Мелкий мужичонка в дальнем углу зала с искривившимся от ярости черным лицом ногами добивал кого-то, тупо и слабо стонущего на полу. Обступившие склонились над ними, прямо пропадая туда, как в некую заманивающую черную дыру.

Перейти на страницу:

Все книги серии Пригов Д.А. Собрание сочинений в 5 томах

Монады
Монады

«Монады» – один из пяти томов «неполного собрания сочинений» Дмитрия Александровича Пригова (1940–2007), ярчайшего представителя поэтического андеграунда 1970–1980-x и художественного лидера актуального искусства в 1990–2000-е, основоположника концептуализма в литературе, лауреата множества международных литературных премий. Не только поэт, романист, драматург, но и художник, акционист, теоретик искусства – Пригов не зря предпочитал ироническое самоопределение «деятель культуры». Охватывая творчество Пригова с середины 1970-х до его посмертно опубликованного романа «Катя китайская», том включает как уже классические тексты, так и новые публикации из оставшегося после смерти Пригова громадного архива.Некоторые произведения воспроизводятся с сохранением авторской орфографии и пунктуации.

Дмитрий Александрович Пригов

Поэзия / Стихи и поэзия
Москва
Москва

«Москва» продолжает «неполное собрание сочинений» Дмитрия Александровича Пригова (1940–2007), начатое томом «Монады». В томе представлена наиболее полная подборка произведений Пригова, связанных с деконструкцией советских идеологических мифов. В него входят не только знаменитые циклы, объединенные образом Милицанера, но и «Исторические и героические песни», «Культурные песни», «Элегические песни», «Москва и москвичи», «Образ Рейгана в советской литературе», десять Азбук, «Совы» (советские тексты), пьеса «Я играю на гармошке», а также «Обращения к гражданам» – листовки, которые Пригов расклеивал на улицах Москвы в 1986—87 годах (и за которые он был арестован). Наряду с известными произведениями в том включены ранее не публиковавшиеся циклы, в том числе ранние (доконцептуалистские) стихотворения Пригова и целый ряд текстов, объединенных сюжетом прорастания стихов сквозь прозу жизни и прозы сквозь стихотворную ткань. Завершает том мемуарно-фантасмагорический роман «Живите в Москве».Некоторые произведения воспроизводятся с сохранением авторской орфографии и пунктуации. В ряде текстов используется ненормативная лексика.

Дмитрий Александрович Пригов

Поэзия
Монстры
Монстры

«Монстры» продолжают «неполное собрание сочинений» Дмитрия Александровича Пригова (1940–2007). В этот том включены произведения Пригова, представляющие его оригинальный «теологический проект». Теология Пригова, в равной мере пародийно-комическая и серьезная, предполагает процесс обретения универсального равновесия путем упразднения различий между трансцендентным и повседневным, божественным и дьявольским, человеческим и звериным. Центральной категорией в этом проекте стала категория чудовищного, возникающая в результате совмещения метафизически противоположных состояний. Воплощенная в мотиве монстра, эта тема объединяет различные направления приговских художественно-философских экспериментов: от поэтических изысканий в области «новой антропологии» до «апофатической катафатики» (приговской версии негативного богословия), от размышлений о метафизике творчества до описания монстров истории и властной идеологии, от «Тараканомахии», квазиэпического описания домашней войны с тараканами, до самого крупного и самого сложного прозаического произведения Пригова – романа «Ренат и Дракон». Как и другие тома собрания, «Монстры» включают не только известные читателю, но не публиковавшиеся ранее произведения Пригова, сохранившиеся в домашнем архиве. Некоторые произведения воспроизводятся с сохранением авторской орфографии и пунктуации. В ряде текстов используется ненормативная лексика.

Дмитрий Александрович Пригов

Поэзия
Места
Места

Том «Места» продолжает серию публикаций из обширного наследия Д. А. Пригова, начатую томами «Монады», «Москва» и «Монстры». Сюда вошли произведения, в которых на первый план выходит диалектика «своего» и «чужого», локального и универсального, касающаяся различных культурных языков, пространств и форм. Ряд текстов относится к определенным культурным локусам, сложившимся в творчестве Пригова: московское Беляево, Лондон, «Запад», «Восток», пространство сновидений… Большой раздел составляют поэтические и прозаические концептуализации России и русского. В раздел «Территория языка» вошли образцы приговских экспериментов с поэтической формой. «Пушкинские места» представляют работу Пригова с пушкинским мифом, включая, в том числе, фрагменты из его «ремейка» «Евгения Онегина». В книге также наиболее полно представлена драматургия автора (раздел «Пространство сцены»), а завершает ее путевой роман «Только моя Япония». Некоторые тексты воспроизводятся с сохранением авторской орфографии и пунктуации.

Дмитрий Александрович Пригов

Современная поэзия

Похожие книги

Собрание стихотворений, песен и поэм в одном томе
Собрание стихотворений, песен и поэм в одном томе

Роберт Рождественский заявил о себе громко, со всей искренностью обращаясь к своим сверстникам, «парням с поднятыми воротниками», таким же, как и он сам, в шестидесятые годы, когда поэзия вырвалась на площади и стадионы. Поэт «всегда выделялся несдвигаемой верностью однажды принятым ценностям», по словам Л. А. Аннинского. Для поэта Рождественского не существовало преград, он всегда осваивал целую Вселенную, со всей планетой был на «ты», оставаясь при этом мастером, которому помимо словесного точного удара было свойственно органичное стиховое дыхание. В сердцах людей память о Р. Рождественском навсегда будет связана с его пронзительными по чистоте и высоте чувства стихами о любви, но были и «Реквием», и лирика, и пронзительные последние стихи, и, конечно, песни – они звучали по радио, их пела вся страна, они становились лейтмотивом наших любимых картин. В книге наиболее полно представлены стихотворения, песни, поэмы любимого многими поэта.

Роберт Иванович Рождественский , Роберт Рождественский

Поэзия / Лирика / Песенная поэзия / Стихи и поэзия