Монстры

Ренат машинально, не отдавая себе отчета, пересек все помещение, прошел сквозь ближайшее окружение, моментально отпрянувшее перед его неожиданным неистовством. Безболезненно проник во внутреннее кольцо. Оттолкнул черного мужичонку. Тот, не сопротивляясь, даже с некой уважительной покорностью, улыбаясь, отступил назад. Ренат наклонился куда-то там в глубину, пропадая, исчезая из зрения внимательных заинтересованных наблюдателей, нисколько, видимо, не опасаясь коварных и вполне ожидаемых ударов в спину. Моментального и почти безболезненного тычка неким режущим инструментом. Нет, ничего подобного. Взял на руки крупного белого обвисшего парня, выпрямился и вышел с ним на улицу. В сидячем положении прислонил к столбу и, поправив сваливающуюся кепку на его мокрой окровавленной безвольной голове, вернулся в помещение. Там стояла наибольшая, какая возможна в подобном месте и обществе, тишина. Все глядели на Рената. Мужичонка тоже.

– Ну ты, парень, молодец. А я узнал тебя, – произнес он и с толпой громадных, полностью загораживающих его тел отправился за свой угловой столик. Ренат подошел к Андрею со спины. Тот, не видя его, почувствовал и, не оборачиваясь, словно продолжая непрерывавшийся разговор, произнес:

– А он ведь тебя спровоцировал-таки.

Рената стал уже утомлять этот длинный бессмысленный разговор, полный темных намеков и требовавший от него неимоверного напряжения. Сейчас бы очутиться лежащим на ярко-зеленой поляне в виду невысоких светящихся стен буддийского монастыря, бегущих вдоль высокогорных склонов, обрисовывая живописную прихотливость премногих изгибов, подъемов и провалов. Белая ступа заостренной вершиной впивается в ослепительно синее небо.

– Расслабься. Все уже свершилось. – Воопоп повернул к нему свое широкое улыбающееся лицо.

– Ох, кабы так, – вздохнул Ренат.

– А и не так? – вопросил бухгалтер. Ренат посмотрел на него, на лежащего и хранящего презрительное молчание литератора. Перевел взгляд на Воопопа. Тот опять отвечал ласковой улыбкой. Ренат помолчал и снова откинулся на жестковатый альпийский склон, покрытый плотной укрывающей травой.

Поднялись по лестнице. Александр Константинович быстро открыл дверь и пропустил вперед Рената. Номер был просторный. На одного. Остальные расположились по двое, по трое. Ренат делил комнату с румяным Гошей, самым младшим из компании гениев.

Маленький, плотный, розовощекий, он был преисполнен какого-то невероятного энтузиазма. Прямо-таки отчаянной экстатики и восторга. В первый же вечер поведал, как он, Гоша, талантлив. Как о нем высоко отзываются знаменитости и просто известности. Ренат покорно выслушал имена Евтушенко, Вознесенского, Коржавина, Самойлова,

Трифонова, Окуджавы, Межерова, Аксенова, Смелякова, Винокурова, Аксенова, Ахмадуллиной, Некрасова, Горбаневской, Синявского, Битова, Нагибина, Каверина, Катаева, Кузнецова, Бродского, Межелайтиса, Айтматова, Тарковского, Рейна. Потом, озорно глянув на Рената, сообщил, что родной отец заразил его гангреной, посему он питает неодолимую неприязнь к родителю.

– Гангрена вроде бы незаразная, – неуверенно предположил Ренат.

– Заразил, заразил, – весело посверкивая глазами, настаивал Гоша.

И стремительно уносился, оставляя Рената в полнейшем недоумении и неком уважительном молчании по причине всего ему поведанного. Возвращался и продолжал в том же темпе, перемежая рассказ строками своего письма, подтверждающими либо несомненные поэтические достоинства автора, либо несомненную истинность описываемой ситуации. Губительная для его семейства гангрена больше в разговоре не возникала. Ренат буквально ошалел, едва поспевая поворачивать голову в направлении очередного исчезновения Гоши.

Александр Константинович нашел плотную нижнюю рубашку, заставил Рената снять свою неказистую и аккуратно помог ему натянуть толстую облегающую майку с длинными рукавами на уже подрагивающее и поеживающееся обнаженное юношеское тело. Это что-то напомнило Ренату. Однако ни реальность времени, места, ни действующие лица никак не всплывали в сознании. Ренат даже поморщился.

– Что, неудобно? – забеспокоился Александр Константинович. Молча и оглядываясь постояли, оставшись вполне удовлетворены проведенной операцией. – Теперь что-нибудь себе, – порылся в вещах и достал небольшую, достаточно коротенькую, но красивую, изящного покроя легкую светлую замшевую курточку. На голову прикрепил какое-то странное сооружение – среднее между кепкой и тюбетейкой.