Монстры

– Постой. – Ренат приподнял Андрея и повел длинным извилистым путем, огибая многочисленные полупустые столики. Почти понес его громадное тело к выходу. В дальнем углу с понимающими улыбками внимательно отслеживали их нелегкое продвижение. Облокотившись на прилавок, прекрасная барменша сочувственно наблюдала за ними. Прислоненный к притолоке двери, полувысунувшись из подсобки, стоял и без всякого выражения на лице провожал их взглядом черных пылающих глаз усатый кавказский человек. Юркий мужичонка помахал вослед рукой.

«Как лапкой!» – мелькнуло в голове Рената.

На улице было сыро и ветрено. Оба с развевающимися волосами в обнимку брели к реке, оказавшейся совсем неподалеку. Добредши, тяжело облокотились о сглаженный гранит парапета. Внимательно вглядывались в воду. Так простояли полчаса, не проронив ни слова. От долгого, тяжелого и пристального вглядывания, по другой ли какой причине, где-то ровно посередине, в самом центре медленного течения стали проявляться вроде бы некие мелкие и почти не замечаемые посторонним взглядом завихрения. Ренат и Андрей следили их внимательным, почти полностью протрезвевшим взглядом. Там, куда они взглядывали, обнаруживалась заметная медлительная воронка уходящего внутрь тяжелого маслянистого текучего вещества. И словно обратным движением выталкиваемое оттуда, появлялось что-то. Сначала объявилось просто нарастающее свечение, сконцентрированное в один нешироко рассеивающийся трогательный лучик. Потом стало затвердевать и можно было заметить легкие боковые шевеления на острие выходившего объекта. В это время Андрей неловко развернулся к Ренату всем торсом и размахнулся длинной неверной рукой. Ренат уклонился. Андрей, увлекаемый тяжестью своей тяжелой руки и инерцией сильного взмаха, сделал штопорообразное закручивающееся движение и рухнул в большую лужу прямо у ног Рената, ударившись головой о парапет. И затих. Через некоторое время поднял голову. Старая рана на рассеченной брови вновь открылась и кровоточила, пуская кровь тоненькими изящными потоками, избиравшими весьма прихотливые изломанные пути на перепачканном лице Андрея. Он вытер грязь, мешая ее с кровью и размазывая по щекам и лбу. Неловко попытался встать, упираясь спиной в холодный гранит парапета, к которому был прислонен заботливым Ренатом. Вялые ноги недолгое время подержали его в полусогнутом состоянии и снова мягко опустили на асфальт.

– Не могу, – констатировал он.

– Не можешь, – подтвердил Ренат.

– Все хорошо. Вот я и утих, краб. Понимаешь, Ренатка, я утих! – и тихо, почти аккуратно опустил голову на грудь. Потом снова поднял ее и с какой-то вовсе не шутливой гримасой повторил: – Утих.

Вот так и кончается.

С-4

Третий пропущенный отрывок

Солнце закатывалось за сияющую вершину. Вернее, вершины, многими уступами перекрывавшие друг друга. Оттуда веяло временно отложенной на период дневного отдохновения ощутимой прохладой. Даже холодом. Возлежащие на пологом альпийском склоне спиной к невысокой, но толстоватой ступе молча поглядывали на раскрытые в глубину прозрачные небеса. Ни облачка. Но в сугубом сгущении синевы и в местах ее тайного расслабления прочитывалось некое напряжение. Однако для рассмотрения, улавливания всего, там происходившего, нужна была особая оптика.

– Затягивается, – бросил в сторону Воопоп.

– Что затягивается? – спросил литератор. Ренат и бухгалтер усмехнулись.

– То и затягивается, – пробурчал бухгалтер.

– Это вот Ренату виднее. А, Ренатушка? – Воопоп с улыбкой оборотился к Ренату. Тот тоже отвечал улыбкой. Но и только.

– Да пятьдесят на пятьдесят. Фифти-фифти, – отвечал за него бухгалтер.

– В подсчетах-то он у нас силен, – Воопоп с неким даже умилением поглядел на бухгалтера. Литератор промолчал и уставился в небо. Синева сгустилась до лиловой черноты. Литератор зажмурил глаза и потряс головой. И опять голубизна залила все пространство.

– Как говорится, не терпит пустоты, – мрачно заметил бухгалтер и потянулся. Раздался резкий и сухой хруст потревоженных суставов.

– Вот, видишь? – Воопоп обратил к литератору улыбающееся лицо. – Так что ты зря выпустил главу.

– Я же объяснял, – болезненно сморщился литератор. – Вы здесь, а там ситуация специфическая. Сложная.

– Везде специфическая, – опять вмешался бухгалтер. – И всегда, – и выплюнул какую-то травинку, которую мял между крупных желтоватых зубов. Литератор не отвечал на его несколько, если можно так выразиться, полковничьи замашки. Но никого другого из беседующих они не покоробили.

А обстановка, действительно, была очень неоднозначная. Публиковать эту главу в атмосфере нарастающего экстремизма и фашизации определенной части местной молодежи мне показалось тогда не совсем правильным жестом со стороны либерально и реформистски настроенного интеллигента, каким я себя по тем временам воспринимал и каковым, по всей видимости, и являлся. Несвоевременный был бы жест. О том я и сказал Воопопу.

– Кто знает истинные времена? – отреагировал он.

– Чушь, – желчно заметил бухгалтер.