Читаем Монстры полностью

– И с ними, – невозмутимо отвечал тот. Помолчал. Затем равнодушно продолжил: – А то вот в другой раз, в деревне. Был там пруд. Рыбу разводили, – и уставился куда-то в центр, в сторону сидящего и улыбающегося Будды. Впрочем, взгляд его не достигал покоящегося в голубоватой глубине Просветленного Учителя, а концентрировался где-то в середине помещения, в точке абсолютной пустоты. Все молча ждали продолжения. – Водяные крысы завелись. Расплодились в диком количестве. Гнезда по берегам устраивать принялись – жить где-то нужно. Все где-то живут. Крыса – домовитое существо. Детей надо выводить, мужа обедом кормить, – и ухмыльнулся. – Любовниц куда-то водить. И всякое такое. А гнезда, понятно, берега разрушают. Пруд портят. Они еще и рыбу стали потреблять в не сообразном ни с чем количестве. Прямо на них всей деревней и работай! Ну, один местный соорудил какое-то специальное приспособление, вроде клетки. Погрузили в воду. Туда немедленно и угодил вожак всей этой орды, – бухгалтер обвел медленным взором сидящих – улыбающегося Воопопа, спокойного Рената и напряженного литератора. Снова оборотил свой взгляд на пустоту. Помолчал и продолжал: – Вожак, естественно, по определению, по предопределению даже, первым должен все это проверить и опробовать. А как же иначе? Иначе нельзя. Вот и опробовал. Начал биться и орать. Орал так пронзительно, так душераздирающе, что у меня до сих пор в ушах стоит его вопль, – бухгалтер потряс головой. В первый раз литератор глянул на него если не с состраданием, то как-то примиренно и сочувствующе. – Непереносимо. Прямо губительно для слуха и нервов. – Он вдруг издал страшный крик на какой-то невообразимо высокой ноте. Литератор отпрянул. Все остальные, на удивление, хранили спокойствие. Даже улыбались. – Вот так, – удовлетворенно подтвердил бухгалтер и утер рот, мгновенно покрывшийся несметным количеством мелких капелек слюны, забрызгавших все губы и даже щеки. – В деревне уже многие не выдерживали, хотели отпустить его. Душевная слабость овладела. Прямо хоть убегай, оставляй все нажитое тяжкими трудами этому вопиющему монстру с его бандой. Он бился несколько дней. Покою на деревне не было. Все стали нервными, агрессивными. Кого-то палками забили. Ну, это бывало и без всяких крыс, конечно. Вещь обычная. Забивали палками и вилами. Да и просто кулаками. А что? – почему-то обратился он с этим вопросом к литератору. Тот ничего не ответил, но отодвинулся на безопасное расстояние. Бухгалтер усмехнулся. – А потом от поруганной чести и гордости, унижения и безысходности этот Великий Крыс и помер. Прямо, понимаешь, батюшка, – глянул он на Воопопа, – как в неволе гордые и свободолюбивые вожди краснокожих. Великая тайна человеческой натуры. Хотя, конечно, и крыса.

(Не чужд, видимо, изысканной словесности. Пописывает, наверно, или пописывал. Небось, романы какие-нибудь о необыкновенных событиях и ярких личностях. Одно слово – бухгалтер, – отметил с внутренней улыбкой про себя литератор.)

– Удивительно. А крысы подождали несколько дней, потом снялись и до единой ушли. Все. До единой, – заключил бухгалтер и оглядел всех значащим взглядом.

Собравшиеся молчали. Несколько подождав, литератор снова обратился к Воопопу:

– Вот ты в претензии ко мне. А у меня своих дел тогда невпроворот было. Светка серьезно заболела. – Все с некоторым недоумением посмотрели на литератора – чего это он вдруг?

– Знаю, знаю. Так ведь выздоровела.

– Вот, вот, – вмешался бухгалтер, вызвав в писателе опять неприязненное чувство. – Крыса-то существо живучее. А детишки – слабые. Хрупкие. Послевоенные. Считай, я один и остался в живых. Повымерли все уже, поди. Давно что-то никого не встречал.

– А кого тут встретишь? – улыбнулся Воопоп и оглядел полупустынное внутреннее пространство монастыря. Бухгалтер тоже осмотрелся и изобразил кривую улыбку.

В помещении заметно темнело. Все погружалось в неразличимую полутьму. Сияла одна фигура Будды под падающим на нее из самого верхнего окошка последним лучом заходящего солнца. Хотя откуда это в горах в такое время да лучу еще оказаться?

Христиан пригляделся. Сделав шаг назад, Сильвия тоже обнаружила многочисленное копошение вдоль стен. Какие-то существа. Их было огромное количество. Различались некие калечные тела – одноногие, безногие, безрукие, непонятно какие. Свезенные сюда со всех концов России, чтобы своим увечным и убогим, прямо-таки нечеловеческим видом не порочить ясную и светлую картину и без них с трудом гармонизируемой жизни.

«Обычный приют для убогих», – подумал тогда Христиан, снова обернувшись на соседний столик. Сидящие там склонились над центром своего скопления, словно в какой-то молитве или замышляя что-то таинственное и коварное. Или же пытаясь разрешить нечто мучительное.

– Ой, поздно! – спохватился Христиан. Достал мобильный телефон и набрал номер, все время оглядываясь на соседний стол. Дозвонился. Перебросился парой слов. – Идти надо, – произнес он, не сделав даже малой попытки встать. Снова бросил взгляд в сторону соседнего стола. Там сидели не оглядываясь.

Перейти на страницу:

Все книги серии Пригов Д.А. Собрание сочинений в 5 томах

Монады
Монады

«Монады» – один из пяти томов «неполного собрания сочинений» Дмитрия Александровича Пригова (1940–2007), ярчайшего представителя поэтического андеграунда 1970–1980-x и художественного лидера актуального искусства в 1990–2000-е, основоположника концептуализма в литературе, лауреата множества международных литературных премий. Не только поэт, романист, драматург, но и художник, акционист, теоретик искусства – Пригов не зря предпочитал ироническое самоопределение «деятель культуры». Охватывая творчество Пригова с середины 1970-х до его посмертно опубликованного романа «Катя китайская», том включает как уже классические тексты, так и новые публикации из оставшегося после смерти Пригова громадного архива.Некоторые произведения воспроизводятся с сохранением авторской орфографии и пунктуации.

Дмитрий Александрович Пригов

Поэзия / Стихи и поэзия
Москва
Москва

«Москва» продолжает «неполное собрание сочинений» Дмитрия Александровича Пригова (1940–2007), начатое томом «Монады». В томе представлена наиболее полная подборка произведений Пригова, связанных с деконструкцией советских идеологических мифов. В него входят не только знаменитые циклы, объединенные образом Милицанера, но и «Исторические и героические песни», «Культурные песни», «Элегические песни», «Москва и москвичи», «Образ Рейгана в советской литературе», десять Азбук, «Совы» (советские тексты), пьеса «Я играю на гармошке», а также «Обращения к гражданам» – листовки, которые Пригов расклеивал на улицах Москвы в 1986—87 годах (и за которые он был арестован). Наряду с известными произведениями в том включены ранее не публиковавшиеся циклы, в том числе ранние (доконцептуалистские) стихотворения Пригова и целый ряд текстов, объединенных сюжетом прорастания стихов сквозь прозу жизни и прозы сквозь стихотворную ткань. Завершает том мемуарно-фантасмагорический роман «Живите в Москве».Некоторые произведения воспроизводятся с сохранением авторской орфографии и пунктуации. В ряде текстов используется ненормативная лексика.

Дмитрий Александрович Пригов

Поэзия
Монстры
Монстры

«Монстры» продолжают «неполное собрание сочинений» Дмитрия Александровича Пригова (1940–2007). В этот том включены произведения Пригова, представляющие его оригинальный «теологический проект». Теология Пригова, в равной мере пародийно-комическая и серьезная, предполагает процесс обретения универсального равновесия путем упразднения различий между трансцендентным и повседневным, божественным и дьявольским, человеческим и звериным. Центральной категорией в этом проекте стала категория чудовищного, возникающая в результате совмещения метафизически противоположных состояний. Воплощенная в мотиве монстра, эта тема объединяет различные направления приговских художественно-философских экспериментов: от поэтических изысканий в области «новой антропологии» до «апофатической катафатики» (приговской версии негативного богословия), от размышлений о метафизике творчества до описания монстров истории и властной идеологии, от «Тараканомахии», квазиэпического описания домашней войны с тараканами, до самого крупного и самого сложного прозаического произведения Пригова – романа «Ренат и Дракон». Как и другие тома собрания, «Монстры» включают не только известные читателю, но не публиковавшиеся ранее произведения Пригова, сохранившиеся в домашнем архиве. Некоторые произведения воспроизводятся с сохранением авторской орфографии и пунктуации. В ряде текстов используется ненормативная лексика.

Дмитрий Александрович Пригов

Поэзия
Места
Места

Том «Места» продолжает серию публикаций из обширного наследия Д. А. Пригова, начатую томами «Монады», «Москва» и «Монстры». Сюда вошли произведения, в которых на первый план выходит диалектика «своего» и «чужого», локального и универсального, касающаяся различных культурных языков, пространств и форм. Ряд текстов относится к определенным культурным локусам, сложившимся в творчестве Пригова: московское Беляево, Лондон, «Запад», «Восток», пространство сновидений… Большой раздел составляют поэтические и прозаические концептуализации России и русского. В раздел «Территория языка» вошли образцы приговских экспериментов с поэтической формой. «Пушкинские места» представляют работу Пригова с пушкинским мифом, включая, в том числе, фрагменты из его «ремейка» «Евгения Онегина». В книге также наиболее полно представлена драматургия автора (раздел «Пространство сцены»), а завершает ее путевой роман «Только моя Япония». Некоторые тексты воспроизводятся с сохранением авторской орфографии и пунктуации.

Дмитрий Александрович Пригов

Современная поэзия

Похожие книги

Собрание стихотворений, песен и поэм в одном томе
Собрание стихотворений, песен и поэм в одном томе

Роберт Рождественский заявил о себе громко, со всей искренностью обращаясь к своим сверстникам, «парням с поднятыми воротниками», таким же, как и он сам, в шестидесятые годы, когда поэзия вырвалась на площади и стадионы. Поэт «всегда выделялся несдвигаемой верностью однажды принятым ценностям», по словам Л. А. Аннинского. Для поэта Рождественского не существовало преград, он всегда осваивал целую Вселенную, со всей планетой был на «ты», оставаясь при этом мастером, которому помимо словесного точного удара было свойственно органичное стиховое дыхание. В сердцах людей память о Р. Рождественском навсегда будет связана с его пронзительными по чистоте и высоте чувства стихами о любви, но были и «Реквием», и лирика, и пронзительные последние стихи, и, конечно, песни – они звучали по радио, их пела вся страна, они становились лейтмотивом наших любимых картин. В книге наиболее полно представлены стихотворения, песни, поэмы любимого многими поэта.

Роберт Иванович Рождественский , Роберт Рождественский

Поэзия / Лирика / Песенная поэзия / Стихи и поэзия