Монстры

Истязаемый как-то по-собачьи приподнял от пола голову и ясным чистым взглядом ослепительно синих глаз взглянул на своего мучителя. Перевел взгляд на посетителей. Впрочем, ни на ком долго не задерживаясь. Оглядел помещение, моментально наполнившееся все заливающим нарастающим свечением. Начальник по инерции еще продолжал наносить остатние удары, впрочем не столь чувствительные и терявшие свою убедительность и мощь. Они уже приходились как бы в воздух, проскакивая совершенно обесплотившуюся плоть. Лицо жертвы медленно изменялось. Преображалось в чистый свет, непомерно изливавшийся во всех направлениях. Сам же преображаемый как-то замедленно поднялся в полный рост, превосходивший рост и его статного начальника. Он стоял и сиял всем своим по-эль-грековски удлиненным и почти парившим над землей невесомым телом. Сияние постепенно заполнило огромное помещение бывшей полуразрушенной монастырской трапезной, не оставляя ни единого непросветленного, забытого вниманием и заботой уголка. Под его ослепительной силой замедленно, словно нехотя или удивленно, выпрямлялись и прочие насельники обители, приобретая горделивую осанку, светлые, льняные, льющиеся вниз по плечам сильные, почти львиные кудри. Нежно-облегающую кожу. Ярко-васильковую окраску сияющих глаз. Прозрачность и невесомость свободно спадавшей спокойными складками одежды. И сами они, светясь сначала отраженным светом Преображенного, следом начинали испускать достаточно сильное собственное излучение. Правда, оно уступало в интенсивности свечению первоисточника. Одежды их преобразились во что-то почти светоносное. Можно было различить две женские фигуры, несколько приблизившиеся к центру. За сверкающим центральным столбом они виднелись полупрозрачными и покачивающимися. Они были удивительно похожи друг на друга. Хотя, конечно, в таком растворяющем сиянии все походило друг на друга и более всего – на самого центрального Преображенного. Начальник, казалось, из всех светился самым тусклым свечением. По контрасту, почти погружаясь в неразличаемый полумрак. Он неожиданно показался лишним и посторонним на этом ослепительном празднике преображения. Казалось, неким легким поворотом какого-либо устройства его вообще можно было вычеркнуть из картины этой неузнаваемой жизни. В невообразимости всего происходящего про себя швейцарцы совсем позабыли, так что позднее не могли припомнить степени собственной освещенности и свойства окраски посреди всего этого слепящего и сверкающего. Когда они пристальней пригляделись, то обнаружили, что начальник из своего как бы отсутствия, небытия пристально глядел на Преображенного, словно энергией теургического взгляда пытался удержать его в таком преображенном состоянии как можно дольше. Пот катился по его побледневшему желтоватому лицу с глубокими синими провалами под глазами и в углублении ноздрей. На лице нелепо и зловеще покоилась слабо различаемая в его полнейшей погруженности в полутьму улыбка умиления. Только тут иноземцы позволили себе, вернее, смогли оглядеться. И подивиться. И внутренне ликующе воскликнуть:

– Чудо! – И действительно ведь – чудо! – так долго ими чаемое и обретенное здесь, на краю святой и таинственной земли.

С ярких, пылающих золотом стен свисали длинные виноградоподобные лозы, усеянные гроздями крупных розоватых ягод. Сквозь стены виднелись просторные луга, усеянные яркими цветами. Одновременно казалось, что все покрыто чистейшим, растянутым на километры во всех направлениях, белотканым искристым снегом. В воздухе парили бесчисленные птицы диковинной окраски. В провале отсутствующего купола на фоне ярко-синего неба почудилось видение неких всадников, зависших над картиной сих невозможных свершений и преображений. Они помедлили и, приняв вид облакоподобных существ, исчезли в западном направлении. Появлялись новые. И снова пропадали. Мерно накатывающиеся звуки, напоминавшие звучание огромных колоколов, заставили иноземцев обернуться в их направлении. В отдалении швейцарцы увидели небольшую белую, прямо светящуюся этой нестерпимой белизной церковь – точную копию храма на Нерли. Или наоборот – ее первообраз. И все замерло. Застыло. Зависло. Все потеряли ощущение времени. И время потеряло их.

И вмиг погасло.

– Кого-то они мне напоминают. – Христиан все время нервно оглядывался на группу немолодых мужиков, подававших голоса за нашей спиной.

– Избранных и Преображенных, – съехидничал я. – Тут каждый второй избранный. Избирай – не хочу. И преображенный до неузнаваемости и беспамятства. Каждый день. К вечеру. А то и с самого утра, – уже вполне желчно, непонятно к чему, продолжал я.