Море синеет…

Все шло хорошо, пока мы не добрались до Вангероге, последнего из Восточно-Фризских островов. Вот он на карте. И вот тут-то задул по-настоящему крепкий ветер. Мне уж приходила мысль плюнуть на все и спрятаться в устье реки Яде, вот здесь, но не хватило духу, и я взял последний риф. (Простые, без всякой рисовки слова, но я видел, как вяжут рифы на спокойной воде, и поэтому содрогнулся, представив себе эту операцию в шторм.) Сначала мы шли вровень, но теперь, уменьшив парусность, я стал отставать. Нельзя сказать, что это расстроило меня. Я знал свой курс, рассчитал скорость и направление приливного течения и был уверен, что, несмотря на плохую видимость, замечу плавучий маяк. Теперь об изменении планов не могло быть и речи. Справа от меня, под ветром, находилась дельта Везера, но там множество отмелей — вот, взгляни. Я продолжал идти дальше. "Дульсибелла" выжимала из себя все, что могла, но несколько раз ее чуть не захлестнуло с кормы попутной волной. Я находился примерно здесь (он показал на карте), милях в шести к зюйд-весту от плавучего маяка, как вдруг увидел, что "Медуза" легла в дрейф, словно бы дожидаясь меня. Когда я догнал ее, яхта снова шла своим курсом, и некоторое время мы двигались рядом. Долльман закрепил намертво руль и, перегнувшись через борт, прокричал очень медленно и отчетливо, чтобы я мог его понять: "Следуйте за мной. В открытом море слишком сильное волнение. Пойдем напрямик. Срежем шесть миль".

Хотя все мое внимание было приковано к румпелю, я понял, что он предлагает, так как накануне хорошо изучил карту. Видишь ли, вся бухта от Вангероге до устья Эльбы усеяна банками и отмелями. Огромная извивающаяся отмель тянется от Куксхафена в северо-западном направлении и заканчивается острым мысом Шархёрн (теперь остров Шархёрн). Чтобы попасть в Эльбу с запада, нужно держаться мористее его, обогнуть плавучий маяк, находящийся севернее Шархёрна, а затем повернуть к устью Эльбы. Разумеется, именно так движутся все крупные суда. Но дело в том, что между отмелями в нескольких местах есть проходы — очень узкие, извилистые, такие же, как вблизи Фризских островов. А теперь взгляни на этот проход, который врезается в широкую полосу песка и выходит возле Куксхафена. Он называется Тельте. В самом начале ширина его несколько миль, но потом его рассекает надвое банка (Гогенхорн, и он мелеет, разветвляется и заканчивается узенькой канавой с совсем другим названием. Такой проход я бы с удовольствием преодолевал в погожий день и при отжимном ветре. Но одному на яхте при плохой видимости и сильном волнении пытаться пройти здесь было безумием, да и то в безвыходном положении. Как я уже говорил, я понял, что Долльман предлагает именно этим путем следовать за ним.

Мне не по душе было это предложение: я люблю полагаться на свои силы, к тому же, как это ни глупо, меня возмутило замечание, что волнение слишком опасно, хотя это было именно так. Однако предложенный маршрут действительно сократил бы путь на несколько миль и избавил бы от плавания в районе Шархёрна, где два встречных течения всегда образуют страшную толчею. Я решил, что глупо не воспользоваться счастливым случаем, и целиком положился на Долльмана. Помню, сначала я заколебался, но потом в знак согласия кивнул и поднял руку. Яхта Долльмана изменила курс, и я пошел в том же направлении. То был единственный раз, когда я воспользовался услугами лоцмана.

Дэвис говорил с какой-то мрачной серьезностью. Откинувшись на спинку стула, он полез в карман за трубкой. Невольно возникла драматическая пауза. Внезапно я увидел в Дэвисе совсем иного человека — лет на пять старше, горячего, презрительного, страстного и целеустремленного, существо более высокого полета, чем я, человека более мужественного и опытного. Несмотря на все свое нетерпение узнать, что же произошло дальше, я чуть ли не с робостью смотрел, как он машинально набивает табак в трубку и одну за другой бросает отсыревшие спички. Я понял, что существует какая-то тайна. Дэвис делал усилие, чтобы сдержать себя. Он чуть приподнялся и, обведя взглядом судовые часы, барометр и светлый люк, продолжал: