Море синеет…

Владельцем шинели оказался вежливый чиновник. Он проводил меня к роскошному зданию, стоявшему неподалеку. Я шел по пустым освещенным коридорам и вскоре, очутившись в обществе еще двух чиновников, принялся заполнять предлинную, содержавшую уйму вопросов анкету, одинаковую и для паровых и для парусных судов любого тоннажа и назначения. Состоящему всего из двух человек экипажу 7-тонной яхты ответить на них было не под силу. На то, чтобы уладить какое-то недоразумение (я так и не понял, в чем оно заключалось), ушло больше часа. Я обивал пороги разных контор до изнеможения. Наконец все было улажено, мне вручили расписку в получении 14 марок, 3 шиллинга из которых (ничтожно малая сумма!) составляли плату за буксирную проводку по каналу протяженностью 60 миль. После этого меня любезно проводили на яхту, помогли вывести ее во внутренний ковш. Близилось к полуночи, когда мы ошвартовались и очутились в теплой компании полдюжины небольших парусных судов. Утром эту флотилию должен был тащить буксир. Мы уже думали, что все улажено, как появился какой-то словоохотливый господин и стал снова расспрашивать нас, занося ответы в большой блокнот. Очевидно, это был обыкновенный чиновник, но у него был вид ученого, исследующего какую-то важную проблему.

8 октября. Бурное дождливое утро. С зюйд-веста дует крепкий ветер, очень холодно. Вся флотилия отчалила примерно в середине дня, пришвартовавшись к 60-тоннику с вооружением тендера, загруженному по самый планширь. Это обычный в здешних краях тип судна, очень похожий на барку, распространенную на Темзе, только без бушприта. На здешних судах парусность меньше, а сами они наряднее и чище. Экипаж состоит из двух человек. Во время этого плавания мы подружились со многими моряками — капитанами таких судов — и нашли их весьма приветливыми и гостеприимными людьми. Мы стали большими друзьями со шкипером 60-тонника, превосходным парнем по имени Бартельс. Мы вели с ним приятные беседы — то в его, то в моей каюте, когда на руле стоял его матрос. В тот день мы прошли всего 20 миль (со скоростью не более четырех узлов) и пришвартовались на ночь у ряда палов, укрепленных на стенке. Ничто нас так не поразило, как освещение этого отличного водного пути: по обеим сторонам канала через короткие промежутки установлены электрические фонари на весьма удачно сконструированных столбах. Не одна лондонская улица могла бы позавидовать этому великолепию.

9 октября. Флотилия отдала швартовы в 6 часов, но вскоре вынуждена была остановиться, чтобы уступить дорогу какому-то крупнотоннажному грузовому судну, так сказать, взявшему весь канал на откуп. Мы сходили на соседнюю ферму и купили там каравай ржаного хлеба. Каравая этого нам хватило на три недели и один день, и до последнего дня плавания он не зачерствел. У нас всегда был про запас такой каравай на случай, если не удастся достать Weibbrot[4].

Наконец мы услышали команду "Los"[5], и снова пыхтящий и посапывающий буксирчик увлек нас в сырой плотный туман. Пароходов встречалось немного, но зато часты были группы небольших парусных судов наподобие нашей. До сих пор мы видели лишь берега канала, а самой страны не видели, но, пройдя Рендсбург с его мощными мостами, изогнувшимися крутой дугой над каналом, мы получили долгожданную возможность любоваться дальними холмами, подернутыми дымкой. То была первая возвышенность, которую мы видели после Булони! Затем опустилась тьма, мы словно крались по пустынной улице огромного покинутого жителями города, и бесконечная цепь огней, уходившая вдаль, гасла в мутной мгле. Иногда мы замедляли ход, и гудки нашего словоохотливого буксирчика и его неведомого собеседника, шедшего навстречу, начинали переливчатый разговор: судя по низкому, важному голосу, нам вскоре предстояло увидеть уходящий в небо корпус океанского лайнера.

Около 8 часов показалось туманное электрическое зарево. То были огни Хольтенау, расположенного на берегу Килерфёрде, у самого выхода из Кильского канала. Тут мы отшвартовались от "Иоханнеса" и подошли к другому судну, как и мы, направлявшемуся в Киль. Оно должно было остаться на ночь в бухте, и шкипер судна, с которым нас познакомил Бартельс, предложил нам встать на якорь у его борта. Обе пары ворот шлюза были уже открыты, и через несколько минут после оформления бумаг буксир оттащил нас на чистую воду, где парусники один за другим отдали буксирные концы и исчезли в туманной ночи. Наш шкипер бросил якорь на четырехсаженной глубине. Когда все судовые работы были закончены, мы на шлюпке пошли к

Бартельсу, находившемуся неподалеку, чтобы поговорить еще раз: на рассвете он уходил на север. Мы думали, что расстаемся навсегда, но в ноябре мы снова повстречались с ним в одном из фьердов Шлезвиг-Гольштейна.