Море синеет…

Плавучим якорем Жербо пользовался неумело. По-видимому, он при этом ставил небольшой кливер, что противоречит хорошей практике и не позволяет судну приводиться как можно ближе к ветру. Кливер уместен лишь в том случае, если с кормы выпущен плавучий якорь, а поступал ли он именно таким образом, Жербо не пишет. Он лишь утверждает, будто плавучий якорь не влияет на поведение судна, что вполне справедливо, если судно несет при этом кливер.

Поистине удивительна жизнерадостность Жербо, не изменявшая ему ни при каких обстоятельствах, — об этом свидетельствуют выдержки из его вахтенного журнала. Он страдал от жажды, лихорадки и переутомления, то и дело чинил паруса. Переход его продолжался 101 день. Между тем от Бальбоа до Маркизских островов (около 4000 миль) большинство кругосветных путешественников проходили приблизительно за 37 дней.

Для того чтобы добраться от Мадейры до Вест-Индии, — расстояние 2662 мили — чете Хичкок понадобилось 26 дней. Плавание Жербо слишком уж затянулось. Представьте себе, что значит находиться на тесном утлом суденышке хотя бы два месяца, и вы поймете, насколько вынослив был Жербо!

20 августа наступило самое тяжелое испытание для "Файркреста": на судно обрушилась чудовищная волна. "Я не верил собственным глазам, — писал Жербо. — Это было прекрасное и в то же время жуткое зрелище — волна с ревом ринулась на нас". А дальше произошло вот что: "Понимая, что меня смоет за борт, останься я на палубе, и тогда конец, я поспешно полез вверх по снастям. Я был на полпути до клотика, когда вал с яростью набросился на "Файркрест" и скрыл его от меня тоннами воды и кипящей пены. Храброе суденышко, содрогнувшись от удара, повалилось на борт. Я затаил дыхание: опрокинется или нет?

Судно медленно выпрямилось, вырываясь из объятий пучины: гигантская волна с ревом унеслась в подветренную сторону. Спустившись на палубу, я обнаружил, что сломан утлегарь. Удерживаемый одним лишь кливер-штагом, он лежал в груде перепутанных снастей и парусов у подветренного фальшборта, и каждая набегавшая волна орудовала им как тараном, который колотил по обшивке.

Расшаталась и мачта: ослабло крепление вант. С минуты на минуту тендер мог потерять рангоут. Ветер хлестал по лицу, словно плетью, на палубу то и дело обрушивались волны. Но мне нужно было работать не покладая рук, чтобы спасти судно, а вместе с ним и себя. Надо было убрать грот, но это оказалось почти невозможным делом: ураганный ветер сильно прижимал ткань к гика-топенанту. Вместе с ниралом пришлось пустить в ход тали. В конце концов мне все же удалось убрать грот.

Ужасная это была работа — вытаскивать на палубу обломки рангоута. Палуба была скользкой, как каток, а ветер настолько свирепым, что пришлось делать это на четвереньках. Время от времени, чтобы не упасть за борт, я судорожно цеплялся за ванты. Сломанный утлегарь был тяжелым, его пришлось прихватить концом. Наконец я убрал кливер и принайтовил к палубе утлегарь. Уже успело стемнеть. Я едва стоял на ногах от усталости."Покалеченный, с латанными-перелатанными парусами, "Файркрест" продолжал путь: он пересек Гольфстрим и уже был недалеко от восточного побережья Соединенных Штатов Америки. Признаки близкой земли появлялись все чаще. Море изменяло окраску. На воде колыхались мертвые бабочки. И почти все время туман окутывал смелый маленький тендер, медленно двигавшийся на запад. Вот как описывает Жербо последний этап своего плавания:

"Утром 10 сентября я заметил остров Нантакет — первый клочок земли с тех пор, как удалился от берегов Африки. Не могу сказать, что я радостно воскликнул: "Земля!" Напротив, мне стало немного грустно. Я понимал, что это конец моего путешествия, что скоро окончатся трудные, но и счастливые дни плавания в открытом море и мне придется несколько месяцев жить на берегу. Я перестану быть сам себе хозяином, стану обыкновенным смертным, снова приобщусь к цивилизации.

На следующий день я увидел остров Но-Менс-Ленд и попал в гущу мелких рыболовецких мотоботов. В среду 12 сентября имел удовольствие наблюдать у Ньюпорта маневры американских военных кораблей. Я с живейшим любопытством разглядывал быстроходные миноносцы, мчащиеся в едином строю со скоростью свыше 30 узлов — это было великолепно!

В Нью-Йорк решил войти со стороны пролива Лонг-Айленд: мне не хотелось подниматься по Гудзону.

Когда я оказался вблизи Блок-Айленда, впервые за последние три недели задул отличный попутный ветер, и к вечеру, пройдя мыс Рейс, я вошел в пролив, с грустью попрощавшись со стариком океаном.

Теперь навстречу попадались пароходы. Лайнеры, залитые светом палубных люстр, в огнях иллюминаторов, сновали взад-вперед всю ночь, и над водой, в которой отражались звезды, разносились звуки музыки. После одиночного плавания встретить эти освещенные суда было особенно отрадно. Я больше не мог позволить себе не стоять на руле: приближалась земля. К тому же, надо было идти фарватером, обозначенным буями и знаками. У самой цели я боялся допустить какую-нибудь оплошность.