Море смерти, берег любви

В один далеко не прекрасный день, когда я возлежал на втором ярусе продавленной, как лодка, шконки и моя шестичасовая вахта сна подходила к концу (в СИЗО не хватало мест, и заключенные спали по очереди), сквозь сон я заметил какое-то шевеление в камере и возбужденный шепот:

– Смотри, «конь» пришел! Доставай скорее!..

– Глазок прикройте, козлы, вертухаи заметят…

– Взял?.. Кому?..

– Штурману…

Потревоженный пронзительным шепотом, я уютно свернулся калачиком и перевернулся на другой бок. Сквозь сладкую предрассветную дрему (в четыре часа дня) мне казалось, что всё происходит с кем-то другим, не со мной, что всё это только сон, который в момент пробуждения бесследно исчезнет, не оставив ни малейшего следа…

Мне снилась Кэтрин, ее бледное лицо, густые ресницы, щекочущие щеку, если прижаться лицом к лицу, звучал ее голос с чуть заметным, таким бесконечно милым акцентом и неистребимыми ошибками в русском языке… Мне снились ее угловатые плечи, родинка на левой груди, трогательная цепочка позвонков гибкой спины, ее запах, так живо воскрешающий весь пряный сумбур наших редких ночей… Я готов был всю ночь напролет плавиться в горячих объятиях своих снов, бормоча ее имя. Но, просыпаясь, с отупелой тоской видел сизый дым, плавающий по камере слоистыми облаками, остывшую баланду в мисках и кружки с чифирём, слушал мат, шлепанье карт по голым доскам стола, крики: «Масть пошла!», «Червового туза зажал, падла!» – вдыхал запах параши и немытых тел, спрессованных на маленьком пятачке цементного пола, привычно вздрагивал от лязганья ключа в замке камеры, гадая, что это – вызывают кого-то на допрос или очередной обыск. От тяжелой, до чертиков обрыдшей действительности некуда было спрятаться, и даже из блаженного забытья законного сна меня нагло вытаскивали, грубо тряся за плечо, вот как сейчас, после того как в камеру через окно заскочил «конь» – записка.

– Эй, хлопец, вставай, у Штурмана дело до тебя есть!

Это был Вован, мелкая шестерка, на цирлах бегавший перед Штурманом и исполнявший все его приказания. Я хотел было слегка вмазать ему по физиономии, чтобы не мешал досыпать, но имя Штурмана подняло меня с постели и отрезвило быстрее, чем холодный душ. Неподчинение камерному авторитету в моей ситуации означало петлю на шее, а этого я не мог себе позволить.

Потерев ладонью лицо, чтобы прогнать остатки сладких видений, как будто умываясь, я соскочил со второго яруса и подошёл к единоличной шконке Штурмана. Тот спал, когда ему было угодно, хоть днем, хоть ночью, резался в карты и полновластно вершил дела чуть ли не всей тюрьмы. Штурман приглашающе указал взглядом на место рядом с собой. Его темное хмурое лицо, всё изрезанное ранними морщинами и шрамами, было сосредоточенно и серьезно.

– Тут малява мне пришла от верного человека, Коп, – деловито и негромко произнес Штурман, когда я опустился рядом с ним.

Я молчал. Пусть говорит, если что имеет сказать.

– Тут и насчет тебя есть пара строк, – многозначительно добавил Штурман.

В камере дым стоял коромыслом, за столом шла бурная игра, и к нашему разговору никто не прислушивался, даже подсадные, про которых все давно знали, – они не смели вникать в дела авторитета. От такого любопытства их не спас бы даже их крестный, «кум», то бишь начальник оперчасти.

– Тут тебе предлагают соскочить при случае, – равнодушно произнес Штурман, не глядя мне в лицо, как будто всё это его мало касалось и мне предлагали всего лишь партию в домино, а не уголовно наказуемое деяние – побег.

– Кто? – осмелился спросить я.

– Тебе виднее, Коп, кто может тебе это предложить…

– Отсюда не сбежишь, – мрачно заметил я.

– Отсюда – нет. Но соскочить, если тебя повезут на допрос, или в суд, или на место, можно. Так что готовься, тебя будут ждать.

– А когда? – наивно спросил я.

– Этого и папаша господь бог не знает, – хмыкнул Штурман, по-домашнему прихлёбывая из кружки чифирь. – Готовься, тебе дадут знать.

– А от кого, от кого записка? – не отставал я, тщетно пытаясь разобраться в ситуации.

– Эй, Буряк, не хочешь со мной перекинуться по маленькой?! – как будто не слыша моего вопроса, крикнул Штурман кому-то в самую гущу сизого дыма.

Серая фигура с готовностью подскочила и засеменила в наш угол, на ходу тасуя колоду.