Море смерти, берег любви

В тяжелых раздумьях прошло часа четыре, не меньше. Время я не мог определить – часы намертво застыли на двух сорока пяти, стекло пошло расходящимися лучиками. Как показывает жизненный опыт, перед дракой лучше снять часы и положить их во внутренний карман, жаль только, я редко прислушиваюсь к жизненному опыту. В темноте же, обступившей меня как липкое душное покрывало, времени не существовало вообще. Оно расползалось под руками, как клочья гнилой ткани, оно то растягивалось в бесконечные секунды, то сжималось, постукивая в такт ударам сердца. Хоть бы проблеск света над головой, хоть бы какое шевеление наверху – но всё глухо. Ни шороха, ни шёпота, ни шелеста, только мое собственное сопение, шум крови в висках и темнота.

Примерно часов через шесть сидения на холодной кочке, от которой мои брюки и соответствующее место стали невыносимо мокрыми и окоченевшими, я тихо запаниковал… Они что, не собираются меня допрашивать? Зачем тогда я здесь торчу, черт побери? А кормить меня, они что, тоже не собираются? Может быть, они думают, что я до сих пор в отключке, и поэтому не торопятся с ужином? А я ведь могу похудеть в этой пещере!

Я задрал голову к предполагаемому отверстию в колодце и крикнул:

– Эй, вы там, наверху! Э-ге-ей!

Эхо ответило мне моим собственным голосом, и от троекратного «ей-ей-ей», прокатившегося от верхнего отверстия до пола, мне стало жутко.

– Алло, гараж! – крикнул я, сложив ладони рупором. – Господа бандиты! Крот, зови начальника, сдаваться хочу! Где мой лучший друг, товарищ и брат Рэм?! Отведите меня к нему, я хочу исповедаться в грехах!

Глухое презрительное молчание.

– Алло, ребята! Кончайте, в самом деле! – надрывался я. – Пожрать киньте! В туалет выпустите! Дайте узнику произнести последнее слово! Эгей! Алло!

Далее я перешел на непарламентарные выражения, сопрягая их в невыразимо виртуозных комбинациях, но все мои стилистические потуги остались без внимания. Только ватная пронзительная тишина и чернильная темнота находились со мной в сыром колодце.

– Козлы! Уроды гипсовые! Отрыжки пьяного бомжа! – наоравшись, с тихим негодованием заключил я, усаживаясь обратно на свою кочку, давно сформировавшуюся из сырой глины точно по форме моей задницы. – Грязь под ногтями свиновода!.. Даже воспитанники дома умственно отсталых – Спинозы по сравнению с этими уродами! Гнусные ублюдки из семей хронических олигофренов! Одна извилина у них – и та ниже спины! Мозги из низкосортного железобетона – и тех недодали наполовину!..

Но восхищаться моими высокохудожественными сравнениями могли только трупы мышей, попавших в колодец еще при его строительстве – их твердые мумифицированные тельца я различил на полу при помощи зажигалки.

Внезапно разумная мысль посетила меня и успокаивающе погладила по головке – наверное, сейчас ночь или раннее утро, все нормальные люди мирно посапывают в своих теплых кроватках, и, конечно, в их числе и эти дебилы, которые приволокли меня сюда. Вот почему они не отзываются – наверное, посапывают в носовые завёртки, как детки, и дела им нет до оголодавшего узника. Что же, придется подождать, пока эти козлы педальные продерут свои сонные вежды и выпустят меня отсюда, хотя бы для того, чтобы к вечеру замочить втихаря где-нибудь в лесу под ёлочкой. «Но я им просто так в руки не дамся, не на таковского напали, – мрачно размышлял я, прокручивая в уме возможные варианты своего ближайшего будущего. – Я еще попью их крови, я им вправлю мозги! Буду блефовать! И ка-ак я буду блефовать, чертям тошно станет! Скажу с презрительной ухмылкой, что если со мной что-либо случится, то аудиозаписи их мафиозных переговоров отправятся в соответствующие инстанции. Пока они будут проверять, разбираться, выяснять, что за записи и существуют ли они на самом деле, я дам деру от них. В самом деле, должен же быть отсюда какой-то выход!»

Я подошел к стене колодца, щелкнул зажигалкой, ковырнул пальцем стену. Сухая глина посыпалась вниз с мышиным шелестом. Я задумчиво почесал колючий подбородок. Конечно, подвиги графа Монте-Кристо не в моем вкусе, но, на худой конец, можно попробовать отсюда выбраться при помощи собственных ногтей, благо они у меня твердые и крепкие. «Выберусь отсюда, – думал я, и во мне разрасталась странная уверенность в справедливости этой мысли. – Выберусь!»

Несмелое августовское утро началось с неторопливого тихого дождя. Тяжелые холодные капли мерно отбивали такт, ударяясь о жестяной карниз, в приоткрытое окно вливался прохладный влажный воздух, вздымая легкую занавеску на кухне. После недавних утренних заморозков листва на канадских кленах покрылась тончайшим налетом желтизны – это было первое предвестие осени. Старушки около метро уже торговали пушистыми шарами багряных георгинов и лохматыми астрами, похожими на разноцветных болонок самых нежных пастельных оттенков.