В дверь капитанской каюты постучали. Вошла стройная молодая женщина лет тридцати в белом переднике и с большим подносом в руках.
– Здравыйтэ – поздоровалась она.
Болгарка была замечательно хороша. Просто настоящая балканская красавица. Пышные, чёрные волосы до пояса, брови-стрелы в разлёт, прямой нос, пухлые губы и огромные, карие очи. Эти очи, как сказал писатель Сергей Довлатов, защищали "баррикады пушистых ресниц". Я почувствовал, что мне следует подобрать нижнюю челюсть. Эта моя вполне естественная реакция на женскую красоту тоже не укрылась от болгарского капитана. Христов едва заметно подмигнул мне, и я, почему-то, почувствовал себя свободнее.
– Добыр аппетит! – пожелала нам красавица.
Нэйдежда! – обратился Йордан к женщине и продолжил по-русски – Пообедаешь с нами, скрасишь наш пушач[16]
? Красавица бросила на меня короткий, любопытный взгляд и, кивнув несколько раз головой, ответила что-то по-болгарски. Если бы она не начала свой ответ с троекратного «нэ-нэ-нэ» можно было подумать, что она согласилась на предложение капитана. Тут то мне вспомнилась широко известная болгарская странность – кивать в знак отрицания чего-то и отрицательно вертеть головой в знак согласия. Между тем Нэйдежда расставила для нас с капитаном тарелки и принялась разливать в них какое-то ароматное, горячее блюдо отдалённо, хотя бы по цвету, напоминающее борщ.– Это чорба – специально для меня пояснила она по-русски – очень вкусно, кушайте пожалуйста.
– На чорбу Нэйдежда у нас мастерица – подтвердил капитан – Я за её чорбу и сосватал на «Огняну». Ребята нашу кормилицу по-домашнему зовут – Нэйдена. Между прочим, пришлось прежнему её мастеру "булка цена" – выкуп за невесту давать. Только, чтобы он её ко мне отпустил. Сто пятьдесят баранов за нашу красоту отдал – заявил Христов и громогласно рассмеялся собственной шутке.
Кок Нэйдёна бросила на своего начальника откровенно сердитый, даже гневный взгляд, но комментировать его мужицкий юмор не стала. Чорба оказалась густой, пряно-острой и действительно чертовски вкусной. Но отведал я этот балканский борщ, чуть позже того, как мы остались с капитаном наедине, и гостеприимный хозяин угостил меня белесой, как разведённое молоко, анисовой болгарской водкой-мастикой.
– Здравето посетитель![17]
– был первый тост от хозяина.– За рыбацкую удачу красавицы "Огняны"! – Сымпровизировал я ответно, обыгрывая женское имя в названии траулера.
– Красива тост – похвалил меня болгарский капитан.
Между тем судно начинало заметно покачиваться на волне от свежеющего ветра. Погода явно портилась. Капитану позвонил с мостика вахтенный штурман и мои наблюдения подтвердились.
– Ужасен вятр[18]
в нашем крае! – Сообщил Христов – не ждали его здесь, да он пришёл. Придётся тебе, братушка Паганель у болгар отсидеться, пока море не успокоиться. Катер в такова време[19] никто за борт спускать не будет. За карту донную не беспокойся. Мои штурманцы всё, что надо нарисуют. Ты только в рубку штурманску поднимись и все свои бумаги отдай моему второму помощнику.В штурманской рубке меня встретил смуглый второй помощник лет сорока пяти. У него был гордый орлиный профиль и седые усы в форме подковы.
– Ибрагим – представился он и крепко пожал мою руку.
"Да ты дядя, никак турок?" – не без удивления подумал я и тут же обратил внимание на православный крест искусной ювелирной работы, поблескивающий червонным золотом среди курчавых с проседью зарослей ибрагимовой груди.
Вскоре меня проводили на заслуженный отдых. Яркие впечатления прошедшего дня посетили меня во сне. Разумеется, не обошлось без видений с участием красавицы Нэйдены. Она танцевала передо мной с голым животом, босиком и в чадре. Действо происходило в каком-то явно гаремном антураже. Нэйдена в ритме танца ловко помахивала над головой жутковатым, кривым турецким ятаганом. Затем на заднем плане почему-то промелькнула широкая, волосатая турецко-православная грудь Ибрагима с сияющим наперсным крестом.
"Всё смешалось в этом пёстром мире…" – умозаключил я со свойственной мне мудростью и, невзирая на усиливающуюся качку, перевернулся на другой бок, с тем, чтобы и дальше почивать на свежем постельном белье в отдельной уютной каюте гостеприимной рыбачки "Огняны".
С утра «Огняну» ещё сильнее подбрасывало на штормовой волне, а я, упершись спиной о переборку штурманской рубки, разбирал бумаги в своём штурманском портфеле.
Палубой ниже хлопнула тяжёлая дверь радиорубки, и на мостик стремительно, по тигриному ловко и быстро вознёсся капитан «Огняны». Христов был явно чем-то озабочен. Он поздоровался и стал вполголоса беседовать со своим старшим помощником, молодым, чернявым парнем в форсистой морской фуражке. Фуражка была та ещё – выпендрёжно примятая с боков, с высокой тульей и вышитым золотом «крабом». На «крабе» том вальяжно расположились, в тесноте да не в обиде, две танцующие упитанные лупоглазые рыбины, а над ними трезубец царя морей Посейдона скрещённый с могучим разлапистым якорем.