Морские байки

Затем нам приказали поднять на ноги едва пришедшего в себя капитана Христова и, захватив его с собой, отправляться в столовую команды. Йордан почти не мог наступать на повреждённую ногу. Каждый его шаг, судя по бледному лицу и закушенной нижней губе, сопровождался резкой болью. Капитан опирался на наши плечи, порой просто повисая на них, но мы с его старпомом, кое-как спустившись по двум трапам, всё же сумели добраться до столовой. Здесь было полно народу, судя по всему весь экипаж «Огняны». Четверо были ранены и кое-как перебинтованы подручными средствами. Раненые старались вести себя тихо. Кто-то придушенно стонал и раскачивался на стуле от боли, а кто-то пребывал в забытье, уронив голову на обеденный стол. Хуже всех выглядел второй помощник Ибрагим. Он лежал на нескольких, сложенных вместе, испачканных кровью праздничных белых скатертях, которые, похоже, догадались вытащить из рундука в столовой и приспособить вместо матраса. Ибрагим был без сознания, лицо его приобрело серо-зелёный, почти покойницкий оттенок. Правой ноги, ниже колена у него не было. Культю в верхней части жёстко перетянули несколькими, связанными вместе морскими узлами кухонными полотенцами. Сидящая на палубе, рядом со своим искалеченным женихом бледная, как смерть Нэйдена, не плакала, а только вытирала Ибрагиму испарину и пыталась поить его водой из маленького стограммового стакана. Через минут двадцать в дверях салона появился аргентинский морской офицер в чёрном, с золотыми галунами кителе и роскошной, расшитой серебром фуражке с высокой тульей. Офицер был молод, черняв и смазлив. Он принялся молча рассматривать болгар, сгрудившихся в столовой. Я, похоже, первым увидел его и не знаю почему, но почувствовал, что обязан что-нибудь предпринять. Мне пришлось сделать над собой изрядное усилие, чтобы открыть рот.

– Господин офицер – обратился я по-английски к юному офицеру – Здесь есть раненые. Один очень тяжело. Он потерял ногу и может в любой момент умереть.

Расшитый галунами аргентинский павлин уставился на меня с выражением крайнего недоумения на смуглой, кукольной физиономии. Можно было подумать, что он узрел внезапно заговорившего по-человечьи, чёрного таракана-кукарачу. С минуту, брезгливо оттопырив чувственную нижнюю губу, он изумлённо взирал на меня, затем, изящной рукой, затянутой в белоснежную лайковую перчатку, аккуратно снял со своего левого плеча невидимый волосок и… с достоинством удалился. Наступила ночь. В салон ввалился тот самый, гориллоподобный морпех, избивший на мостике Христова и увёл с собой машинную команду. Через полчаса траулер ожил, заработали его дизеля, и мы двинулись в неизвестность. Судно плавно покачивалось на ходу. Ибрагим начал громко стонать и, мешая болгарскую и турецкую речь, бредить. Нэйдена как могла пыталась его успокоить. Она гладила раненого по седой, кудрявой голове и что-то шептала ему. Задремавший было в капитанском кресле часовой с автоматом очнулся и вскочив на ноги во всю глотку истошно заорал:

– Силенсио!!![32]

Солдат так громко потребовал тишины, что Ибрагим пришёл в себя и приподнявшись на локте, обвёл столовую мутным, непонимающим взглядом. На шум прибыли двое сослуживцев сонного часового. Парни явно были навеселе, похоже они добрались до запасов спиртного в капитанской каюте. Один из солдат вперился в Нэйдену и восхищённо поцокав языком, уселся рядом с ней на палубу. Короткоствольный автомат он положил возле себя. Глупо хихикая, аргентинец начал что-то говорить по-испански, в то время как его правая рука поползла по ноге женщины, забираясь к ней под юбку. Нэйдена отпрянула и с размаху залепила наглецу звонкую пощёчину. Солдат злобно, по-гусиному зашипел, и вскочил на ноги. Подскочил на подмогу его товарищ и они, схватив Нэйдену за руки, вместе рывком подняли женщину на ноги и потащили на выход из столовой. Она принялась кричать и отбиваться и тогда один из мерзавцев нанёс ей короткий удар в солнечное сплетение, а другой резко рванул ворот блузки, разрывая её до самого пояса. Обнажились маленькие, словно испуганные птенцы, смуглые груди. Вдруг во внезапно наступившей тишине раздался металлический лязг затвора и тихий полный ярости голос произнёс:

– Дурдурмак, домузлар!!![33]