Морские байки

Эсминец – коротко бросил Христов, не отрываясь от бинокля и приказал играть общесудовую тревогу. Череда из семи коротких, взвинчивающих нервы звонков с одним длинным в конце, заполнили всё пространство судна. Ожила УКВ-станция, настроенная международный канал. С сильным испанским акцентом заговорил по-английски командир аргентинского эсминца. Он категорично утверждал, что болгары находятся в экономической зоне Аргентины. Вояка потребовал от Христова застопорить машины и лечь в дрейф. Никакие возражения по поводу того, что «Огняна» находится в международных водах и до ближайшего берега – Фолклендов, кстати ещё не вполне себе аргентинского, целых двести семьдесят миль, во внимание не принимались. И наконец, видимо, в качестве неопровержимого аргумента в пользу своей правоты аргентинец открыл артиллерийский огонь по безоружному рыбаку. Военные маринерос[29] на эсминце, то ли проявляли пока гуманизм, то ли, к счастью, не являлись асами морского боя. Пуляли они по известному молочному адресу. Снаряды ложились то с перелётом, то с недолётом. Не знаю, как другие, но я с самого начала обстрела почувствовал, что сегодня не вполне готов к роли мишени и внятно ощутил предательскую слабость в коленках и желание немедленно расстаться со съеденным не так давно завтраком.

Эсминец, тем временем, подошёл совсем близко. Мои болгары решили не искушать судьбу и застопорили машины, готовясь принять на борт незваных гостей. Однако, командир аргентинского эсминца повёл себя с какой-то бессмысленной, подлой жестокостью. По беззащитному, неподвижному траулеру открыли огонь из крупнокалиберного пулемёта. На этот раз, при стрельбе практически в упор, промазать было невозможно. Плотный огонь методично вёлся по надстройкам и корпусу судна, где находились каюты экипажа. Мы втроём, капитан Христов, его старпом и я, лежали в ряд, тесно прижавшись к палубе на штурманском мостике «Огняны». Недалёким отбойным молотком работал бравый аргентинский пулемёт, а на нас сыпались толстые осколки стекла из высаженных пулями иллюминаторов, куски пластиковой обшивки и древесные щепки.

По железным ступеням трапов «Огняны» застучали чужие тяжёлые башмаки. Зазвучали резкие, звонкие команды по-испански. Мы едва успели встать и отряхнуться, как на мостик ворвались здоровенные парни в чёрной униформе и беретах, вооружённые короткоствольными автоматами. Один из десантников, видимо командир, выпучив и без того выпуклые глаза, двигая взад-вперёд тяжёлой челюстью сходу принялся орать на нас, буквально брызжа слюной. Орал он вроде бы как по-английски, но с таким туземным акцентом, что понять его было мудрено. Христов попытался было объясниться с ним, но его похожий на гориллу собеседник не стал его слушать и носком кованного ботинка, с металлической накладкой на носке нанёс ему страшный удар под правую коленную чашечку. Болгарский капитан охнул и рухнул на левое колено. Горилле показалось этого мало, и он врезал ребром толстой ладони в дырчатой перчатке без пальцев по капитанской шее. Йордан, потеряв сознание, распластался на палубе ещё минуту назад своего, капитанского мостика. Я же поймал себя на мерзком ощущении полной беззащитности перед этими новоявленными корсарами, и ещё мне показалось, что я, словно бы, участвую в съёмках жестокого, реалистичного фильма про войну. В короткий момент установившейся тишины смертельно бледный старпом вдруг сделал шаг навстречу к вооружённому до зубов громиле и с ненавистью бросил в его звероподобную физиономию:

– Фашистите![30] Фашистите проклятые!

Я, признаться и так пребывал в совсем негероическом ступоре от всего происходящего, но после такого, на мой взгляд, тяжёлого оскорбления, нанесённого и без того свирепому аргентинскому вояке, с ужасом ожидал от него всего, что угодно. Однако, к моему изумлению военный не счёл всемирно известное итальянское слово грубым. Громиле, как я понял, обвинение в фашизме даже польстило. Он обнажил в хищной улыбке ряд превосходных белоснежных зубов и, снисходительно похлопав оторопевшего старпома по плечу, охотно и, даже с гордостью, с ним согласился:

– Си, синьор маринеро! Носотрос лос фасистас![31]