Морские дежавы. Морская культура, континентальные империи и конфликт, который создал современный мир

Политическая борьба за душу Республики будет ожесточенной и кровавой. По мере роста могущества и богатства морских держав города-государства приобретали все более имперские атрибуты, становясь все более совершенным воплощением империи. Морские державы строили и украшали свои здания, чтобы произвести впечатление, атрибутировали далекие водные триумфы и имперские территории, чтобы укрепить свой статус и продать морскую мощь налогоплательщикам, избирателям и посетителям. Художественная конкуренция за культурные высоты отражала политическую напряженность и оказалась не менее опасной. В Амстердаме архитектура формировала новое видение - республики торговли, военно-морской мощи и бесклассового общества. Первым выстрелом в культурном конфликте стал искусный памятник Якобу ван Хеемскерку в амстердамской Ауде Кирк. Хемскерк погиб в великой битве у Гибралтара в 1607 году, унизив Испанию, открыв Средиземное море, обеспечив азиатские рынки и Двенадцатилетнее перемирие. Его победа ознаменовала становление Республики как крупной военно-морской державы.

После десятилетия отсутствия крупных голландских побед на суше и на море эта героическая смерть вызвала всеобщее одобрение. Мемориал бросил вызов доминировавшему до сих пор военному повествованию о сухопутных кампаниях и стадхолдерах, и он появился раньше, чем мемориал отцу Маурица, основателю стадхолдера Виллему Молчаливому. Пенсионер Голландии Йохан ван Олденбарневельт использовал эту возможность для пропаганды идеологии морской державы - мира и торговли, обеспечиваемых флотом. Олденбарневельт и Амстердам поддерживали флот как в значительной степени самофинансируемую национальную силу, способствующую развитию и защите торговли, в отличие от армии, пожирающей налоги и в значительной степени наемной. Он убедил Генеральные штаты профинансировать государственные похороны и публичный памятник. Культ героя-адмирала, сложившийся в Венеции после Лепанто и в елизаветинской Англии, превратился в партийно-политическую пропаганду. Государственные похороны, первые после похорон Виллема Молчаливого, поставили под сомнение уникальность этого события, а памятник стал беспрецедентным.

Oude Kirk была церковью Хемскерка, Амстердамского адмиралтейства и моряков в целом. Памятник связывал Хемскерка с Геркулесом, используя флорентийскую иконографию, подчеркивавшую республиканскую направленность, а также латинскую эпитафию, восхвалявшую его "геркулесову храбрость... в Геркулесовом проливе". Хемскерк разрушил испанскую хватку Геркулесовых столбов - эмблемы Габсбургской Испании. Памятник заменил памятник императору Карлу V, а иконография отразила титульный лист знаменитой лоцманской книги Лукаса Янса Вагенаара "Der Spieghel der zeevaerdt", известной англичанам как "Зеркало мореплавателя".

Генеральные штаты заказали и другие произведения искусства, связанные с Гибралтаром, в том числе монументальную картину новаторского художника-мариниста Хендрика Врума, которую они преподнесли в дар Штадхолдеру. Эта иконография бросала вызов предположению, что только элитные солдаты обладали добродетелями, которые могли быть вознаграждены славой. Гражданская история Амстердама 1611 г. использовала памятник Хемскерка для создания идентичности морской державы. В ней прославлялись деяния знаменитого адмирала, чтобы узаконить коммерческие и политические планы имперского города-государства. Эта неприкрытая пропаганда вызвала ответную атаку оранжистов, которая завершилась казнью Ольденбарневельта в 1619 году.

Памятник Хемскерку стал первым в серии светских монументов, воздвигнутых в честь морских офицеров и вдохновляющих будущие поколения. Они украшали суровые стены кальвинистских храмов, запечатлевая жизни, отданные за нацию. Однако культ военно-морского героя нес в себе и международное послание - латинский текст, который мог быть прочитан общеевропейской элитной аудиторией и распространялся в виде текста и изображения. Когда шестьдесят лет спустя культ военно-морского героизма закончился, памятник Михилю де Рюйтеру в амстердамской Ньиве Кирк стал бы оплакивать утраченную идентичность.