Морские напевы

— Конечно, мой дорогой азамат. — В последнее время, обращаясь ко мне, отец употребляет это слово — азамат, что означает товарищ, патриот, гражданин. У казахов эти понятия обозначали зрелость, духовную состоятельность человека, и я гордился, что отец так называет меня. — Школа!.. Какое святое слово! Самая первая ступень, которую преодолевает человек на трудном и благородном пути, имя которому — восхождение на вершину познания. После школы у каждого своя дорога. И слабые, не выдержав трудностей, отказываются от восхождения. Лишь сильным дано познать радость от достижения высоких ступеней науки. Но характер складывается еще в школе. Здесь человек ежедневно познает что-то новое, расширяет свой кругозор. Открывает свои глаза на мир, одновременно с этим мужает. Не так ли, милый мой сын?

— Верно, отец.

Папа пристально посмотрел на меня:

— А книги!.. Что значили книги в мое время! Ты можешь понять?

— Я люблю интересные книги.

— Ими мало увлекаться. Книги придают крылья твоим мечтам. Я бы сказал, человек становится силен духом именно благодаря книгам. А такой человек никогда не останется равнодушным к судьбе ближнего. Это становится его естественным состоянием…

Папа хоть и редко бывал дома, но хорошо был осведомлен о нашей жизни. Однажды Самрат — сын Тогайали, месяц лежал в больнице, отстал от занятий. И мне влетело от папы за то, что я вовремя не пришел товарищу на помощь. Помнится, папа с хмурым видом подписывал мой дневник, хотя в нем и красовались одни «пятерки».

— Ты не обижайся, сынок, что я сегодня так долго объясняю эти вещи. Может показаться, что я дотошен и очень скучен. Но нам не часто приходится говорить друг с другом откровенно. Я рад, что ты о многом знаешь сам. И все же послушать старшего лишний раз не помешает. Ты, конечно, слышал такие слова: «Школа — корабль, наука — океан?»

Я понимал, что отец таким способом проверяет мои знания. Но я знал и другое: его любимый поэт — Касым Аманжолов, и слова, которые папа сейчас привел в пример, были сказаны именно этим большим поэтом. Я улыбнулся. Улыбнулся и отец, одобряюще кивнул.

— Верно. Это сказал Касым, — ответил он вместо меня. — Какие точные слова. Ты, мой дорогой азамат, плывешь на корабле под названием «Школа» по океану, называемому «Наука». — В это время раздался мелодичный звонок колокольчика, возвещающий о том, что собрание начнется с минуты на минуту. — Ну вот, — сказал отец. — Счастливого тебе плавания, Болатхан.

— Спасибо, папа.

— Ты подождешь меня?

— У нас свое собрание, папа.

— Вот как? Любопытно. А мне можно принять в нем участие?

— Нет… видишь ли… — Я замялся, ибо у нас были секреты, которые не следовало знать взрослым. — Мы собираемся в другом месте, — нашелся я.

— Ну, хорошо. Встретимся дома. Ты долго не задерживайся. Поговорим о том, как проведем это лето.

— Хорошо.

— Можешь пригласить своих друзей. — Он улыбнулся. — И девушек пригласи.

Папа вошел в школу. Я видел в окно, как он снял фуражку и пригнулся, прежде чем войти в 10 «а» класс, где мне в будущем году предстояло учиться. Папа был очень высоким человеком, в поселке в росте с ним могли соперничать двое-трое мужчин. А может, он поклонился сидящим в классе односельчанам? Я улыбнулся своим мыслям. Папа привык все переводить на матросский язык. Вполне возможно, что, входя в класс, он мысленно проговорил: «Десятая миля…»

Я тоже вошел в школу. В коридоре было непривычно тихо. Проходя мимо дверей классов, в которых учился, я вспоминал времена «постижения жизни», о которых говорил отец.

Вот первый класс. Эта комната мне особенно дорога. Первый звонок, заставивший гулко забиться сердце, первый шаг к порогу школы, таинственного и яркого, как мне казалось тогда, мира, первое робкое необъяснимое чувство, и ожидание, и робость, и восторг, — все это было связано с этой непросторной, но уютной классной комнатой.

Я снова жил во власти тех далеких детских воспоминаний — теплых, дорогих, вечных…

2

В тот день, хорошо помню, в семь часов утра, когда солнце только поднялось из-за моря, и лучи его были бессильны пробить туман, мы всей семьей собрались в школу. У всех радостное настроение. Сверкая нарядной одеждой, вышли из дома. Я нёс в руках букет гладиолусов, редких в Мангыстау цветов. Эти цветы привез из Астрахани друг отца — капитан судна «Баутинец». Завидев, что у школы многолюдно, мы прибавили шагу.

— Подожди, мой жеребеночек! — Бабушка остановилась рядом с «Божьим колодцем» и стала развязывать узел, затянутый на конце платка.

— Подойди ко мне.

Я нетерпеливо показал в сторону школы: опоздаем, мол. Но бабушка схватила меня за руку и подвела к колодцу.

— Несмышленыш мой, — обиженно заворковала она. — Я хочу благословить тебя по-нашему, степному обычаю. В этом нет ничего зазорного.

Я оглянулся на папу, но он успел уйти вперед и не видел, что затеяла бабушка. А я по ее требованию нагнулся над колодцем, зажав в руке семь медных монет. Темная вода блестела далеко внизу. Я разжал пальцы, и через несколько секунд донесся короткий приглушенный всплеск. Бабушка что-то неразборчиво бормотала.