Морские напевы

— У меня всегда все готово. Но не бросать же золото.

— На сегодня довольно. — Капитан удовлетворенным взглядом окинул лица рыбаков. — Поработали на славу. Остальное оставим на завтра.

Последние ящики были поставлены в ряд. Двигатели затихли. Необыкновенная тишина установилась на судне. Луч прожектора, скользя по морю, выхватывал игривые кудряшки волн. Словно бы перемигивались красные сигнальные фонари, установленные по правому борту каждого судна.

Со «Шмидта» и «Баутинца» сообщили об удачном лове. Там работа тоже подходила к концу. Теперь оставалось ждать рефрижератор, чтобы отгрузиться, и потом можно было приступать к новому отлову кильки.

Рыбаки шумно ужинали. Слышались веселые возгласы, должно быть, механик Сартай опять шутил. У меня не осталось сил, чтобы пойти поужинать. Едва волоча ноги, я добрел до кубрика и, вскарабкавшись на гамак, свалился в него. Блаженно вытянул онемевшие руки и ноги, закрыл глаза. Судно едва заметно качало.

3

Спал эту ночь я неспокойно. Перед глазами мелькал нескончаемый поток серебристой кильки. Вдруг этот поток накрыл меня, скользкая животрепещущая масса облепила с головы до ног: рыба стала набиваться за пазуху, за воротник, в голенища сапог, я начал задыхаться. Проснувшись, с отвращением встряхнул руками, настолько живо было ощущение реальности сна. Тусклая лампочка скучно светила под потолком. Я полежал с открытыми глазами, бессмысленно глядя в потолок, потом снова забылся в тяжелом беспокойном сне Лампочка, заключенная в металлическую сетку, вдруг превратилась в чудовище, которое, разинув пасть, надвинулось на меня. Вокруг появились гигантские осьминоги, те самые, о которых я читал в романе «Труженики моря». Я попытался было звать на помощь, но голос пропал. Не мог и двинуть рукой. Осьминоги дотянулись до меня, обхватили щупальцами, стали душить. Пытаюсь освободиться от их смертельных захватов, но это — скорее движение мысли.

Я стал снова задыхаться. Пробую перевернуться на бок и чувствую, что лечу в пропасть…

И тут проснулся. Оказалось, что я свалился с койки. К счастью, на полу лежали бушлат и одеяло, упавшее во время качки, — я угодил на них. В кубрике было темно. Пошарил вокруг руками, пальцы наткнулись на что-то мягкое: я с испугом отпрянул в сторону. Ударился головой о выступ кровати. Из глаз посыпались искры, затошнило. Пол ходуном ходил под ногами. Не успел я подняться, как меня бросило в сторону. Цепляясь за опорную стойку, вновь стал подниматься на ноги, но тут кубрик словно бы перевернулся, я очутился головой внизу. Рядом послышался стон. Значит, я тут не один. За стенами кубрика ревело и гремело. Невидимый в темноте человек снова страдальчески застонал. Еще кто-то ругал море на чем свет стоит. Собрав все силы, я пополз к выходу, к свежему воздуху. Наконец нащупал двери, толкнул их, и тут же тяжелый вал холодной воды отшвырнул меня обратно в кубрик. В помещение хлынула вода. Подняться снова не было сил. Я распластался рядом с тем, кого морская болезнь свалила уже давно.

Не знаю, сколько времени я пролежал без сознания. Пришел в себя уже в радиорубке, куда меня, оказывается, перетащил Бекше. Небо было ясно и безмятежно. Просто не верилось в это после ночного кошмара. Ураган, который, невзирая на данные синоптиков, предчувствовал Рахмет-бабай, как налетел внезапно, так быстро и затих. Море, правда, еще не успокоилось, но волны катили уже не такие крутые, чтобы перехлестывать борт судна, как вчера. На востоке поднималось величественное золотое солнце, какое рождается после урагана. Далеко на западе темнели низкие тучи, смыкая море с небом.

Природа была прекрасна, но вот люди совершенно не соответствовали красивому пейзажу. За ночь все устали, лица их были помяты и угрюмы. Словно сторонясь друг друга, рыбаки понуро сидели поодиночке на палубе, на баке, на корме. Лишь Тогайали носился как угорелый по всему судну.

— Проклятое море! — ругался он. — Чтоб ни дна тебе, ни покрышки. То как ласковый ребенок, а то взбесится, словно черт…

— Перестань, перестань, Тогайали! — Сартай скривился, увидев перед собой набычившегося толстяка. — Теперь уж поздно. Итак на душе муторно, еще ты… Как корова, спасающаяся от овода. Не ной.

— Посмотри на себя, — огрызнулся Тогайали, — на тебе же лица нет.

— О чем и говорю. Только не ной, пожалуйста. Стоит тебе пожадничать, как с нами что-нибудь да случается.

Только сейчас я понял, что наделал ночной ураган. Все ящики, которые были оставлены на палубе, волна смыла в море. Осталась лишь та часть улова, которая была уложена в трюмы. Исчезли и мои сапоги, которые я оставил под мачтой — хотел, чтобы они просохли к утру.

Рахмет-бабай сидел, прислонившись к баку, и смотрел на море.

— Вот к чему приводит жадность, — заключил он. — Бог покарал нашего Тогайали, а вместе с ним пострадали и мы.

— Попадись мне твой бог, старик! — Тогайали смерил Рахмета злым взглядом. — Не вернулся бы домой.