Морские напевы

Мы поднялись на палубу, предвкушая успех. Но нас встретила неожиданность. Только что появившийся у выставки Рахмет-бабай, тыча пальцем в рисунок, сердито закричал:

— О, богохульники! Меня решили высмеять!.. Суда на вас нет! Ни совести, ни стыда у этих юнцов!

— Ну что вы, Рахмет, — попытался успокоить его капитан. — Видите, и меня они изобразили с этой "чертовой соской". Это же шарж!

— Какие еще шаржи? Что я им, ровесник? — Старик в гневе сдернул рисунок, разорвал на мелкие кусочки, бросил за борт. И, сердитый, отошел в сторону.

У меня заныло под ложечкой.

— Ничего, ничего, — пробормотал Бекше. — Пока все нормально. Критику никто не любит.

Раздался вопль Тогайали.

— И меня!.. Где они, эти сопляки? Где?

Он, по-бычьи нагнув голову, ринулся к нам. Мы с Бекше невольно попятились назад. Когда Тогайали был всего в трех шагах, мы, не сговариваясь, одновременно, бросились с борта в воду.

Вынырнув, посмотрели наверх, на судно. Дядя Канай сурово отчитывал кока.

— Совсем сдурел? Ведь они верно подметили твою слабость? А ты готов съесть их. Сартай, посмотри, что с мальчишками!

— Успокойтесь, товарищ капитан. Вон они: то ныряют, то лежат на спинах. Чисто тюлени.

— Вода холодная.

Вода не то, что холодная, она была студеной. Бекше и не думает возвращаться на судно, привык купаться в такой воде. А у меня уже начало сводить руки и ноги, зуб на зуб не попадал. Я подплыл к борту, взобрался. Бекше же повернул к судну только после сердитого приказа капитана.

— Марш в мою каюту! — прикрикнул дядя Канай. — Быстро переоденьтесь — и в постель. Не хватало еще, чтобы простыли.

Лежа на койке под грудой одеял, я раскаивался в содеянном. Тогайали, конечно, поделом, а вот Рахмет-бабая, наверное, обидели зря. Не следовало трогать старого человека. Поработал старик на славу и сейчас трудится не хуже молодых.

Я задремал. Очнулся от веселого голоса капитана:

— Эй, мастера, идите завтракать!

Мы притворились спящими. Даже захрапели. Дядя Канай вошел в каюту, с минуту постоял, прислушиваясь к нашему дыханию и, потихоньку, на цыпочках, вышел. А мы вскоре и в самом деле заснули.

Сон мне приснился неспокойный. То видел я отца, то бабушку. Оба были хмуры, недовольны мной. Бабушка стала отчитывать меня за то, что высмеял старого Рахмета. "Старых людей не почитают только глупцы", — сказала она, и я потупился от стыда. Когда поднял голову, встретился со строгим взглядом отца. Он отвернулся и, взяв домбру, тихонько стал напевать свою любимую песню: "Уа-а, джигиту выпала жизнь, друзей на этой он ищет земле. Но однажды лишь доверять нам дано…" Потом появился знакомый рыжебородый художник, с улыбкой взял меня за руку, взглянул в глаза. "Не унывай, парень, — и похлопал по плечу. — Выставка ваша хороша. Я увезу ее в Москву. Не беспокойся, старики всегда такие. Собирайся в путь, будешь поступать в академию…"

Затем я увидел Айжан. Как наяву. На ней было платье из белого шелка, на плечи накинут красный платок, подаренный мной; Она пришла проводить меня в Москву. И тоже не сердилась. "Значит, уезжаешь?" — тихо спросила она. "Да, уезжаю, — ответил я. — Ты будешь ждать меня?" Айжан нежно улыбнулась. "Пять лет", — сказал я. "Ты однажды спрашивал об этом, — напомнила Айжан, и я ощутил ее тепло так, словно бы она сидела рядом, как тогда, на каменной скамье перед избушкой Тараса. — Когда подарил духи "Жди меня". Меня охватило и будто сделало невесомым сильное чувство радости. Сердце часто забилось. Айжан подала руку: "До свидания. Желаю удачи". Я тоже протянул ей руку, но… Айжан превращается в белое облако и исчезает. "Айжан! Айжан!.." — закричал я изо всех сил и устремился за ней.

Проснулся от сильного толчка в бок. Открыл глаза, ничего не понимая, уставился на Бекше, склонившегося надо мной.

— Ты что это кричишь: "Айжан, Айжан!"? — стал допытываться он. — Уж не влюбился ли в нее в самом деле?

— Отстань! — разозлился я. — Какое твое дело?

— Но ты кричал: "Айжан, Айжан!" Можно было подумать, что кто-то отнял ее у тебя.

— Ну и что? — От Бекше не так просто отвязаться, и я решил что-нибудь придумать, чтобы успокоить его. — Я видел ее во сне, только и всего. Приснилось, что мы вернулись в Баутино. Нас с тобой как будто обсуждают на комсомольском собрании.

— За что это? — Бекше снял очки и опять стал протирать стекла.

— За выставку нашу. — Я увлекся. — Айжан предложила исключить нас обоих из комсомола. Как тут не закричишь?

— Врешь!

— Не веришь — не надо. А вот накажут нас — это как пить дать. Мне, конечно, попадет по первое число.

— А я что, свиней пас? — Бекше даже обиделся. — Главный виновник — я. Должен был сперва показать выставку капитану. Обязан был. Так нет, захотелось сюрприз сделать. Вот и влип. — Он обреченно махнул рукой. — Ох, есть до смерти хочется. А тебе?

— И мне.

— Тогда ты должен… Нет, я сам. — Бекше поднялся и тихо выскользнул за дверь.

Я облегченно вздохнул: слава богу, удалось усыпить его бдительность.

Минут через пять мы жадно уплетали хлеб с копченой рыбой.

— Светает, — сообщил Бекше, еле раскрывая полный рот. — Проспали целые сутки. Вот дали мы с тобой!