"Октябрь 1942 года. Война идет на самых берегах Волги. От нас рукой подать. Почти все мои друзья сражаются с ненавистным врагом. Канай на Балтике. После долгих настойчивых просьб, чтоб отправили на фронт, мне отвечают: "И в тылу нужны образованные, сильные джигиты". Не удалось.
Сегодня получил письмо от Каная. Молодец, сражается, как лев.
А тут мне треплет нервы Т."
Я перевернул страницу дневника. Кто же этот "Т."? Мои размышления прервал стук в дверь. Стучал Бекше.
— Болатхан, открой! Что ты сидишь взаперти?
Он вбежал, улыбаясь, хлопнул меня по плечу:
— Мир?
— Мир.
— Ну и ненормальные мы оба, — вздохнул он, садясь за стол. — Что ты читаешь?
— Дневники отца.
— Правда? — От волнения Бекше привстал. Он очень любил моего отца. Да и кто в Баутино не любил его?
— Прочти первую страницу, — предложил я.
Потом мы читали вместе.
"Ноябрь 1942 года. Снова я капитан "Ерали". Экипаж состоит из одних подростков. Добываем и доставляем в Астрахань тюленей. Не раз попадали под бомбежку фашистских бомбардировщиков. Однажды от близко упавшей бомбы пробило носовую часть корабля. Образовалась большая пробоина. Меня ранило. Судно стало зарываться носом в воду. Корма приподнялась. Мои ребята в страхе закричали: "Пробоина! Тонем!.." Я с помощью нескольких подростков еле заделал пробоину. Потом стали откачивать воду из трюма. И на этот раз обманули смерть…
Думаю все время о проклятом Т. Он мстит мне за Назымгуль. А ведь в душе знает, что был недостоин своей невесты.
Ты трус, ничтожный трус, Т.! Когда льдина, на которой находилась Назымгуль, раскололась, и она стала тонуть, ты побоялся. Не бросился на помощь. Рискуя жизнью, я спас ее. На берегу Назымгуль ударила тебя по лицу и ушла со мной…"
— Да это же тема для большого романа! — воскликнул Бекше. — А я напишу пьесу, хочешь?
— Напиши, если сможешь.
— Но кто этот коварный клеветник "Т."?
— Не знаю. — И вдруг я вспомнил вечер, когда, мы всей семьей шли в кино. Навстречу попался Тогайали, он тащил сына Самрата за шиворот. Отец вступился за малыша. Тогда Тогайали крикнул: "Когда-то отобрал невесту, теперь забирай и детей!" Неужели этот "Т." и есть Тогайали? Я вздрогнул, по спине пробежал холодок.
— Ты что? — покосился на меня Бекше.
Я неопределенно качнул головой, пытаясь освободиться от тяжелых мыслей. В горле стоял комок.
К вечеру появились тюленебойцы. Острова открылись не полностью, и поэтому первый выход экипажа в море был не из удачных. Но тюленебойцы вернулись не с пустыми руками. На судне закипела работа. Бойцы снимали с тюленей шкуры, свежевали туши. В считанные минуты отделяли мясо от костей. Тюленье сало толщиной в добрую пядь складывали отдельно. Между тем судно подошло к барже.
Мясо и сало упаковывали в сетчатые мешки, разложенные на палубе. По знаку приемщика огромный мешок цепляли к крюку подъемного крана, и он, проплыв по воздуху, оказывался на весах. После взвешивания мясо плыло на стальную баржу. Над трюмом дно мешка раскрывалось и содержимое выбрасывалось вниз. А в трюме работало человек десять заготовителей: они укладывали мясо слоями и посыпали его солью, смешанной со льдом.
Мне все было в диковину. Смотрел во все глаза, охваченный волнением. Солнце уже садилось, когда мы сдали последние туши. Но было достаточно светло. Теперь нам с Бекше предстояло драить палубу, а это нелегкая работа.
Вдруг раздался его истошно-визгливый голос.
— Голубь! Голубь!..
Я оглянулся. Бекше бегал по палубе, отчаянно размахивая руками. Это был уже не радист Бекше, а тот самый король голубей, которого я когда-то не раз видел на крыше дома. Сейчас ему не хватало только длинного шеста. Пронзительный свист оглушил нас.
Действительно, над морем летел белый голубь. И летел он стремительно, изо всех сил, — за ним гнался коршун. Вот хищник настиг голубя, но тот успел увернуться. Теперь голубь припустил в нашу сторону. Коршун тоже развернулся, набрал высоту.
— Все, конец бедняге! — Бекше был в невменяемом состоянии. — Теперь не увернуться. Ударит сверху.
Мое состояние тоже было не из лучших. Необычное волнение охватило меня. Я готов был взлететь в воздух, чтобы помочь голубю спастись от коршуна. Видимо, бабушкины внушения, что Жания превратилась в голубя, не прошли для меня даром. Не то, чтобы я верил в это, но какое-то теплое чувство к этим птицам осталось в душе.
Голубь, чувствуя близкий конец, заметался, потерял скорость. Мы замерли. Коршун уже несся с высоты. И в это мгновение вдруг прогрохотал выстрел. Коршун не успел выйти из пике, упал в море. Исчез между судами и белый голубь. На капитанском мостике стоял дядя Канай с ружьем в руках.
— Ура капитану! — дружно крикнули тюленебойцы.