Морские напевы

— Какой хороший мальчик, — Тогайали присел на край постели. — Во сне твердил: "Отец, отец!.." Отдыхай. Я посижу рядом. — Тогайали часто задышал.

У меня кружилась голова. Но тяжесть исчезла, и я словно поплыл по воздуху. Стало легко.

— В тебе есть что-то от меня, — пробормотал Тогайали. — Глаза похожи, губы. И характером вышел. — Он смотрел на меня странным взглядом.

— Мне хочется спать, — ответил я.

— Ты ведь старший в семье, — снова заговорил Тогайали. — Родился в сорок втором году, не правда ли? Ты, наверное, заметил, что я к тебе отношусь по-отечески.

— Что-то именно этого я не заметил.

— Такой уж я человек… Не выказываю любовь к своим детям.

— Что вы сказали? — Я приподнялся.

— Ну, вообще, к детям, — уклонился Тогайали. — Давай, Болатхан, поговорим по-мужски. У тебя не стало отца. У моих детей нет матери. Что, если мы с Назымгуль поговорим? Может, станем опорой друг другу.

— Уходите! — закричал я, порываясь встать. — Уходите!.. Не хочу вас видеть!..

— Перестань, негодник! — Тогайали попятился к двери, видя, что я стал шарить по столу, чтобы найти какой-нибудь предмет и запустить в него.

Он выскочил за двери. Меня охватило равнодушие. Тело теперь налилось сонной тяжестью. Засыпая, я опять перебирал в памяти записи отца. Тогайали в разговоре намекал на какую-то близость ко мне. Или я уже в это время опьянел? Может, мне послышалось это, а он говорил совсем о другом?.. Моя мать… Значит, она была невестой Тогайали…

Проснулся я очень рано. Еще только светало. За ночь хорошо отдохнул и чувствовал себя гораздо лучше, чем вчера. Судно сильно качало. Тепло одевшись, я вышел на палубу. Да, пришла зима. Было морозно. Над морем нависли серые сплошные тучи. Ветер свистел в мачтовых снастях. Душераздирающе скрежетали якорные цепи.

— О боже! — раздался за пристройками голос Тогайали. — Сколько богатства осталось на островах! Сколько богатства… Все пропало.

Ветер воет тысячеголосым зверем. Грохочут волны. Тогайали упал на скользкой палубе, выругался, встал, снова завыл.

Все пропало. Столько золота! — Он зашел в затишье кубрика, где я набрасывал этюд. — Кин, кин… Ненормальный! В такую погоду полежал бы лучше, отделался от хвори. На море здоровые люди нужны.

— А я себя хорошо чувствую.

— Люди страдают, а этот рисует. Пустяками занимается.

— Это не пустяк. Да и каждый волен в свободные часы заниматься тем, чего его душа пожелает. Я рисую, вы оплакиваете тюленьи туши. Бекше пишет стихи.

— Плевал я на его стихи. Кому они нужны? Одни слова! Вот тюлени… Столько труда потратил, чуть не тонул, мерз. И все осталось там. — Он махнул рукой в сторону моря. — Осталось подо льдом.

— Все одинаково трудились, — заметил я, набрасывая на листе прыгающего вдали "Шмидта". — И все чуть-чуть не перевернулись. Лодка ведь одна была. Разве не вы просили бурю? Вот она и пришла.

— Кин, кин… Ты меня не зли, мой мальчик.

— Я не ваш мальчик, — тоже разозлился я. — Откуда вы это взяли?

Тогайали уставился на меня красными мутными глазами. Точь-в-точь бодливый бык.

Я потерял вкус к работе. Теперь уже было все равно.

— Что, вам еще непонятно? — голос мой прозвучал вызывающе.

— Ты — маленькое чудовище! — воскликнул Тогайали. — Сумрай! Не зря говорят: "Когда заявится сумрай, исчезнет вода". Кин, кин… Ты во всем виноват. Никогда мы не брали с собой в море женщин и детей. И все было хорошо. Это все Канай!

Я посмотрел на море, в котором появились десятки крошечных островков. Полчаса назад их было меньше. Неужели на самом деле существует чудовище, поглощающее морскую воду? Что такое "Сумрай", я не знаю. В аулах говорили, что это ненасытное чудовище. Старые люди даже совершали обряд "тас айтык". Буквально — "бросать камни". Смысл обряда состоял в том, что люди изгоняли чудовище камнями. Потом закалывали овцу, праздновали избавление от напасти, уверяли себя, что теперь придет вода. Я полагал: обычай родился от того, что в степи всегда не хватало влаги. Суховей властвовал летом в долинах. А бабушка рассказывала легенду, будто бы однажды разразилась страшная засуха. Это чудовище выпило всю воду. Зачахли растения, пал скот, стали вымирать люди. Земля потрескалась, черные пыльные смерчи гуляли по ней. Тогда собрался весь степной люд и стал просить всевышнего о помощи. Бог внял людскому голосу и заткнул глотку чудовища скалой. После этого из чудовища хлынула вода, образовались озера, пошли дожди. Зазеленела земля.

— Чудовище похоже на меня? Так выходит?

— От тебя все пошло! — Тогайали вдруг схватил меня за ворот.

— Отпустите! — Я чуть не задохнулся от обиды и гнева.

Кто-то схватил меня под мышки, оторвал от Тогайали. Прогремел сердитый голос капитана:

— А ну, прекратите! В чем дело? Тогайали, когда ты оставишь в покое мальчишек? В последний раз предупреждаю. Марш на свое рабочее место.

Тогайали, что-то бормоча под нос, поковылял в каюту.

— А ты что здесь делаешь? — обратился капитан ко мне. — Ты же болен, а стоишь на холоде!

— Рисовал море.

Дядя Канай окинул меня внимательным взглядом и покачал головой:

— Такое столпотворение, у нас неудача, ты сам болен, а рисуешь. Чудной ты какой-то. Пойдем-ка ко мне.